...единственно возможное состояние ума - удивление. Единственно возможное состояние сердца - восторг. Небеса, которые вы видите сейчас, вы никогда не видели прежде. Сейчас - есть идеальный момент. Будь счастлив этим. (с)
Фандом: "Звездная пыль"
Название: Переменчивое синее
Саммари/Заявка: Септимус|Уна. Диадема. "Хочешь быть следующей королевой Штормхолда?"
Рейтинг: G
Жанр: общий
читать дальшеУна прижала ладони к груди. Неужели... «Да, это правда, и пора бы с ней свыкнуться», — сама себя сердито одернула она. Это же Тристран, ее мальчик! Только он один мог хранить стеклянный подснежник, ее дар Данстану... Она встряхнула темными кудрями и поспешила к сыну, который очень уж робко шел следом за Септимусом, дверь в замок ведьм приоткрывая так, точно визит вежливости в женский монастырь совершал.
На полпути сердце уколола мерзкая мыслишка: «Что же он тогда подарок матери так запросто Сточной Сэл отдал?», но Уна, сердито фыркнув, не дала сомнению укрепиться и ускорила шаг. Она бежала, подобрав юбки своего тяжелого платья, бежала со всех ног и не заметила, как кто-то заботливо и ловко подставил ей подножку. А когда Уна чуть ли не кульбит через голову сделала, этот кто-то ее, шипящую от боли, в темный уголок за платье утащил. Уна сначала подумала, да сохранят боги, что это крокодил или еще какая злодейская зверушка из клеток ведьминских выбралась, и приготовилась к нешуточному бою, но оказалось дело обстоит еще хуже.
— Что тебе?
Такой бессмысленный вопрос, а в ситуации подобной этой — даже постыдный, но он сорвался с губ невольно. Она оказалась нос к носу с Септимусом, невозмутимым и равнодушным. Эту его «хладнорыбность», как, презрительно дуя губки, поговаривала в детстве Уна, можно было в учебники заносить в качестве наглядных пособий для ассасинов и прочих убийц.
— Пока ты опять куда-то не делась, мне один вопрос разъяснить нужно, — тихо сказал Септимус. У него был приятный, мелодичный голос, к его внешности совсем не подходящий. Такой голос обволакивает, и, не видя собеседника, вполне можно Септимуса за епископа, скажем, принять. — Уна, неужели за столько лет ни единого шанса от колдуньи избавиться не было? С твоим-то характером?
Уна нахмурилась:
— Опять у тебя вопросы с душком.
Попыталась отодвинуться от брата, но задевать ладонями острые камни, непонятные предметы — на ощупь, если вдуматься, похожие на раздробленные кости, так что лучше не вдумываться — да еще и отпихивать от себя Септимуса, оказалось делом неприятным, потому она передумала:
— Септимус, нашел же ты время! Здесь злодейство замышляется, ведьмы страшные хотят девочку погубить, а еще ведь юноша есть...
— А что тебе юноша? — спокойно перебил Септимус. Глаза его сверкали.
— Да это к слову, — досадливо отмахнулась Уна. — Просто не время для подобных вопросов. Лучше помоги Тристрану.
— Ты и имя его знаешь? — в голосе Септимуса появилась нотка нетерпения. Уна внутренне содрогнулась. Брат с детства выгодно отличался от остальных шестерых меланхоличностью натуры и отсутствием всякого интереса к ловле и убиении божьих тварюшек: пауков и бабочек, птиц и фей, чем другие братья страсть как увлекались. Септимус же читал книги, смотрел по ночам на звезды, а еще, подолгу запираясь в своей комнате, вел таинственные записи. За обедом всегда небрежно расправлял на коленях салфетку, когда остальные дети удручали фрейлин и нянюшек полным нежеланием следовать правилам приличия. Вел с отцом высокомудрые беседы, много гулял один в саду у водопадов. Занимался учениями и искусством владения шпагой с охотой, давая дополнительный повод для шуток своим суматошным братьям, которых поначалу учиться ни в какую нельзя заставить было. В общем, Септимус был чудесным ребенком, просто загляденье. Кто же знал, что он потом с такой же охотой и спокойствием людей убивать начнет? Хотя... король Штормхолда, пожалуй, и знал.
Уна думала недолго:
— Знаешь ту девушку? Ту, что ведьмы к столу привязывают? Не чувствуешь, что ей сейчас немного неправильным кажется, что мы с тобой тут мирно беседуем, когда ей сердце вырезать собираются? Хотя до тебя, Септимус, этим не достучишься, — поджала губы Уна, видя, что Септимус и взглядом звезду не удостоил. Все так же пытливо в Уну вглядывался, точно душу ее своими черными глазищами прочесть хочет. И как прочесть — выжечь. — Она — невеста Тристрана.
— Уна. — Септимус мягко потянул ее за руку. — И правда сейчас недосуг беседы разводить, так что я только важное скажу. Мы позже с тобой пообщаться успеем.
Похоже на угрозу. Хотя у Септимуса и пожелание доброго утра следует рассматривать как угрозу.
— Девушка — это звезда. Ведьмы хотят бессмертной жизни... сердца ее хотят. Ты ведь понимаешь?
Так вот что ты, братец, задумал! Уна стряхнула его руки и вскочила на ноги:
— Пусти, мерзавец!
— Что, догадалась? — Септимус поднялся вместе с ней, вроде как ненароком встав так, чтобы Уне мимо него было не проскочить. — Да, я сам вырежу звезде сердце. Я — последний наследник, братья погибли.
— С твоей помощью, — съязвила Уна.
— Да, — опять так спокойно, буднично это было сказано, что Уна зашипела рассерженной кошкой. — Король навсегда, вечный король. Как ты на это смотришь?
— Отрицательно! — Уна попыталась ударить брата ногой в остроносом сапожке излюбленным женским приемом. Септимус маневр разгадал, предусмотрительно отскочил в сторонку, и удар достался каменной стене. Уна охнула от боли и, баюкая ушибленную ступню, осела на пол.
— Это тебе кара. На брата руку не поднимай. — Септимус присел на корточки. — Уна, хочешь быть следующей королевой Штормхолда?
— Ты с ума сошел?
— Пока нет. Неизвестно, что будет после сражения с тремя свихнувшими старухами. Подумай над выгодами моего предложения: королевская кровь останется неразбавленной, мы друг друга хорошо знаем и даже умеем ладить... в относительной степени... ладно — терпеть друг друга мы умеем. К тому же ты — единственная достаточно благородная для меня леди. На ком мне еще жениться? — Септимус перечислял аргументы со степенностью и невозмутимостью деревенского пастыря, распекающего местного безобидного дурачка. — В Мире За Стеной, по слухам, остались еще королевы, принцессы, но зачем мне они, коли ты нашлась?
«Действительно — зачем?» — усмехнулась про себя Уна и ответила:
— Я подумаю.
— Правда?
«Как же, идиот несчастный!»
— Конечно. А сейчас тебе, наверное, все же стоит пойти помочь Тристрану.
— Не верится мне, что ты искренна, — задумчиво протянул Септимус, окидывая сестру взглядом, в котором — надо же! — довольно явственно прозвучал намек на неприязнь.
— Это что-то изменит? — высокомерно изогнула бровь Уна.
— Нет.
— Тогда вперед.
Септимус хмыкнул и отвесил ей шуточный поклон.
— Что еще, — он почти уже вышел из закутка, но возвратился обратно. — Диадема.
— Да?
— Я всегда знал, что ты вернешься, — серьезно сказал Септимус. — И хранил у себя королевскую регалию — диадему принцессы Штормхолда. Ты, верно, забыла о ней? Чистейшее серебро из рудников Лоб-горы и сапфиры — синие, глубокие. Если сквозь них в ясную погоду на небо взглянуть, может показаться, что саму купель божественную видишь.
— Поэтично, — Уна слабо улыбнулась. — Я помню диадему, Септимус. Я ее очень любила.
— Да, знаю.
— А ты очень любишь синий цвет.
— У тебя глаза такие, — пожал плечами Септимус и отвернулся. — Лазурные.
— Спасибо, Септимус, — услышал он за спиной.
Не стал отвечать. Благодарность ни к чему, а прощение пригодится.
Название: Переменчивое синее
Саммари/Заявка: Септимус|Уна. Диадема. "Хочешь быть следующей королевой Штормхолда?"
Рейтинг: G
Жанр: общий
читать дальшеУна прижала ладони к груди. Неужели... «Да, это правда, и пора бы с ней свыкнуться», — сама себя сердито одернула она. Это же Тристран, ее мальчик! Только он один мог хранить стеклянный подснежник, ее дар Данстану... Она встряхнула темными кудрями и поспешила к сыну, который очень уж робко шел следом за Септимусом, дверь в замок ведьм приоткрывая так, точно визит вежливости в женский монастырь совершал.
На полпути сердце уколола мерзкая мыслишка: «Что же он тогда подарок матери так запросто Сточной Сэл отдал?», но Уна, сердито фыркнув, не дала сомнению укрепиться и ускорила шаг. Она бежала, подобрав юбки своего тяжелого платья, бежала со всех ног и не заметила, как кто-то заботливо и ловко подставил ей подножку. А когда Уна чуть ли не кульбит через голову сделала, этот кто-то ее, шипящую от боли, в темный уголок за платье утащил. Уна сначала подумала, да сохранят боги, что это крокодил или еще какая злодейская зверушка из клеток ведьминских выбралась, и приготовилась к нешуточному бою, но оказалось дело обстоит еще хуже.
— Что тебе?
Такой бессмысленный вопрос, а в ситуации подобной этой — даже постыдный, но он сорвался с губ невольно. Она оказалась нос к носу с Септимусом, невозмутимым и равнодушным. Эту его «хладнорыбность», как, презрительно дуя губки, поговаривала в детстве Уна, можно было в учебники заносить в качестве наглядных пособий для ассасинов и прочих убийц.
— Пока ты опять куда-то не делась, мне один вопрос разъяснить нужно, — тихо сказал Септимус. У него был приятный, мелодичный голос, к его внешности совсем не подходящий. Такой голос обволакивает, и, не видя собеседника, вполне можно Септимуса за епископа, скажем, принять. — Уна, неужели за столько лет ни единого шанса от колдуньи избавиться не было? С твоим-то характером?
Уна нахмурилась:
— Опять у тебя вопросы с душком.
Попыталась отодвинуться от брата, но задевать ладонями острые камни, непонятные предметы — на ощупь, если вдуматься, похожие на раздробленные кости, так что лучше не вдумываться — да еще и отпихивать от себя Септимуса, оказалось делом неприятным, потому она передумала:
— Септимус, нашел же ты время! Здесь злодейство замышляется, ведьмы страшные хотят девочку погубить, а еще ведь юноша есть...
— А что тебе юноша? — спокойно перебил Септимус. Глаза его сверкали.
— Да это к слову, — досадливо отмахнулась Уна. — Просто не время для подобных вопросов. Лучше помоги Тристрану.
— Ты и имя его знаешь? — в голосе Септимуса появилась нотка нетерпения. Уна внутренне содрогнулась. Брат с детства выгодно отличался от остальных шестерых меланхоличностью натуры и отсутствием всякого интереса к ловле и убиении божьих тварюшек: пауков и бабочек, птиц и фей, чем другие братья страсть как увлекались. Септимус же читал книги, смотрел по ночам на звезды, а еще, подолгу запираясь в своей комнате, вел таинственные записи. За обедом всегда небрежно расправлял на коленях салфетку, когда остальные дети удручали фрейлин и нянюшек полным нежеланием следовать правилам приличия. Вел с отцом высокомудрые беседы, много гулял один в саду у водопадов. Занимался учениями и искусством владения шпагой с охотой, давая дополнительный повод для шуток своим суматошным братьям, которых поначалу учиться ни в какую нельзя заставить было. В общем, Септимус был чудесным ребенком, просто загляденье. Кто же знал, что он потом с такой же охотой и спокойствием людей убивать начнет? Хотя... король Штормхолда, пожалуй, и знал.
Уна думала недолго:
— Знаешь ту девушку? Ту, что ведьмы к столу привязывают? Не чувствуешь, что ей сейчас немного неправильным кажется, что мы с тобой тут мирно беседуем, когда ей сердце вырезать собираются? Хотя до тебя, Септимус, этим не достучишься, — поджала губы Уна, видя, что Септимус и взглядом звезду не удостоил. Все так же пытливо в Уну вглядывался, точно душу ее своими черными глазищами прочесть хочет. И как прочесть — выжечь. — Она — невеста Тристрана.
— Уна. — Септимус мягко потянул ее за руку. — И правда сейчас недосуг беседы разводить, так что я только важное скажу. Мы позже с тобой пообщаться успеем.
Похоже на угрозу. Хотя у Септимуса и пожелание доброго утра следует рассматривать как угрозу.
— Девушка — это звезда. Ведьмы хотят бессмертной жизни... сердца ее хотят. Ты ведь понимаешь?
Так вот что ты, братец, задумал! Уна стряхнула его руки и вскочила на ноги:
— Пусти, мерзавец!
— Что, догадалась? — Септимус поднялся вместе с ней, вроде как ненароком встав так, чтобы Уне мимо него было не проскочить. — Да, я сам вырежу звезде сердце. Я — последний наследник, братья погибли.
— С твоей помощью, — съязвила Уна.
— Да, — опять так спокойно, буднично это было сказано, что Уна зашипела рассерженной кошкой. — Король навсегда, вечный король. Как ты на это смотришь?
— Отрицательно! — Уна попыталась ударить брата ногой в остроносом сапожке излюбленным женским приемом. Септимус маневр разгадал, предусмотрительно отскочил в сторонку, и удар достался каменной стене. Уна охнула от боли и, баюкая ушибленную ступню, осела на пол.
— Это тебе кара. На брата руку не поднимай. — Септимус присел на корточки. — Уна, хочешь быть следующей королевой Штормхолда?
— Ты с ума сошел?
— Пока нет. Неизвестно, что будет после сражения с тремя свихнувшими старухами. Подумай над выгодами моего предложения: королевская кровь останется неразбавленной, мы друг друга хорошо знаем и даже умеем ладить... в относительной степени... ладно — терпеть друг друга мы умеем. К тому же ты — единственная достаточно благородная для меня леди. На ком мне еще жениться? — Септимус перечислял аргументы со степенностью и невозмутимостью деревенского пастыря, распекающего местного безобидного дурачка. — В Мире За Стеной, по слухам, остались еще королевы, принцессы, но зачем мне они, коли ты нашлась?
«Действительно — зачем?» — усмехнулась про себя Уна и ответила:
— Я подумаю.
— Правда?
«Как же, идиот несчастный!»
— Конечно. А сейчас тебе, наверное, все же стоит пойти помочь Тристрану.
— Не верится мне, что ты искренна, — задумчиво протянул Септимус, окидывая сестру взглядом, в котором — надо же! — довольно явственно прозвучал намек на неприязнь.
— Это что-то изменит? — высокомерно изогнула бровь Уна.
— Нет.
— Тогда вперед.
Септимус хмыкнул и отвесил ей шуточный поклон.
— Что еще, — он почти уже вышел из закутка, но возвратился обратно. — Диадема.
— Да?
— Я всегда знал, что ты вернешься, — серьезно сказал Септимус. — И хранил у себя королевскую регалию — диадему принцессы Штормхолда. Ты, верно, забыла о ней? Чистейшее серебро из рудников Лоб-горы и сапфиры — синие, глубокие. Если сквозь них в ясную погоду на небо взглянуть, может показаться, что саму купель божественную видишь.
— Поэтично, — Уна слабо улыбнулась. — Я помню диадему, Септимус. Я ее очень любила.
— Да, знаю.
— А ты очень любишь синий цвет.
— У тебя глаза такие, — пожал плечами Септимус и отвернулся. — Лазурные.
— Спасибо, Септимус, — услышал он за спиной.
Не стал отвечать. Благодарность ни к чему, а прощение пригодится.
Katrina Faul,
Ава