=)

Сегодня был чудесный день. Я хочу его запомнить и страшно боюсь, что таких дней больше не будет.
А будет =)

---

Жизненное. С утра поперло.

Вопрос: Считаете ли вы нужным соблюдать Законы и Пастановления, даже если они идиотские?

1. Да, это мой святой долг		0	(0%)
2. Они на то и существуют, чтобы знать, что нарушать		1	(5.88%)
3. Соблюдаю. Более того, ревностно слежу, чтобы и другие делали то же самое		0	(0%)
4. Нет. Остальные пусть делают, что хотят, но лично я и мои братюни не станут заморачиваться на идиотов		0	(0%)
5. А чо можно не соблюдать? Да ну на!		2	(11.76%)
6. Законы и постановления издаются руководителями, а руководители не могут быть идиотами. Надо - значит, надо		1	(5.88%)
7. Вариант для тех, кого это не касается. То бишь вы либо чисты и невинны как монах в пивной, либо принципиально не выходите из квартиры, либо не являетесь гражданином РФ, либо мертвы		1	(5.88%)
8. Не соблюдаю, но не кричу об этом на всех углах		10	(58.82%)
9. Я сам издаю эти Законы и Пастанавления		2	(11.76%)
Всего:		17

---

=)

01.12.2012 в 12:00

Пишет  .Ju Whynot.:

.Подарок к Новому году

Чай, сладкое и, конечно, различные штуки для душа. Именно такие подарки я люблю находить под ёлкой в новогоднюю ночь.
И именно такие подарки я люблю делать.

Поэтому сегодня в первый день зимы я хочу разыграть подарок:
шоколадки Ritter Sport из рождественской коллекции,
два чая, которые у меня ассоциируются с Рождеством,
гели для душа "морозный имбирь" и "сочная клюква" из body shop
и трости
отправятся к кому-то из вас!

Кому - станет известно вечером 7 декабря с помощью генератора случайных чисел.
А уже 8 января подарок будет упакован в синюю почтовую коробку и отправится к вам!

что будет в синей коробке

***
Что нужно, чтобы участвовать в розыгрыше и получить подарок:

Сделать перепост этой записи в открытом для меня доступе в своем дайрике, который должен быть виден до конца розыгрыша.
Оставить ссылку на перепост в комментариях к данной записи и получить от меня номер для розыгрыша.
7-го декабря состоится розыгрыш, а 8-го посылка отправится в любую точку земного шара!

---

Купила алое кружевное платье на Новый год. Оно короткое, отрезное по талии, со штукой отдаленно напоминающей юбочку, с золотой молнией на спине. Такое достаточно откровенное - я тут подумала, коли мы все не умрем, неплохо бы попробовать побеситься в таком. Его с темными колготками или чулками носить нужно, в телесных ноги выглядят дешево. Украшения, ремешки там, все это лишнее, думаю, обойтись одними сережками, или даже вовсе без них. Или маленькие золотые - наверное, в самый раз будет. Без особых причесок и украшений, макияж в стиле смоки-айс. Идеально было бы сделать акцент на помаде и кроваво-красных губах, а глаза не особо не выделять, но такой макияж - не мое. Маникюр в темно-вишневых тонах, да.

Выпила сейчас свою бульоницу с кофе. Дома остался только порошок, но я туда еще две с горкой ложки какао растворимого всыпала, сливок, и вышло очень вкусно. Можно теперь не спать всю ночь, меня уже прет, даже думаю помучить еще фик, может быть, даже до диалогов правдоподобных с эмоциями дойдет.

Вчера посмотрела "Опочтарение" по Пратчетту. Он там в конце появлялся.. не знаю. Это больно - видеть людей, маленьких, уже почти прозрачных, и понимать, что нити их жизней рвутся. Это видно, это сознаваемо. Уходящие люди истончаются. Наверное, круг замыкается, и все возвращается к началу, они снова становятся детьми. По крайней мере, в нашем восприятии. То болезненное, беспомощное чувство несправедливости и горечи, которое чувствуешь по отношению к детям, животным, брошенным домам, ты чувствуешь и к ним. Они так слабы и такие маленькие... нельзя быть такими маленькими, так неправильно. Если бы жизнь была бы хоть немножко справедливой..

Мой преподаватель на курсах сказал сегодня: "Люди бывают хорошие, бывают плохие, бывают очень плохие. Бывают очень хорошие". И почему-то в душу запало.

@темы: будни, ни о чем

---

с первым днем зимы =)

Скачать Joby Talbot - Fairground.

---

дыбр зверской

Я ж все о работе и о работе, давайте хоть о живности местной расскажу =)

Черная кошка с огромными глазищами садится у поворота к проходной только в утренние и вечерние часы, когда люди идут с работы и на работу сплошным потоком. В другое время котейка где-то отогревается, боюсь, у охранников на проходной. У нее стабильно в наличии развернутые полиэтиленовые пакетики с колбасками и творожком, оставленные сердобольными товарищами, ну чудо же большеглазое =) Позавчера привела с собой другана, теперь сторожат людские обеды парой, и когда-нибудь я их все же затискую.

Вчера на проходной в вахтовый автобус села собака. Деловито протиснулась между ногами и коленками, заглянула во все пакеты, сумки, не нашла ничего вкусного и вышла на следующей остановке. Вернее, она б нашла, конечно, если бы кто сообразил свой обед сверху держать, но, беда-беда, зима на дворе, эти дылды двуногие вкусненькое в тепле стараются таскать, на дне своих баулов. Вышла на автшной остановке, там столовая недалеко =)

У нас в цеху живет мать-героиня. Трое котят, и все уже больше ее, да и с прежнего, так сказать, помета, еще кошак остался, вообще кабан. Она серая, с мышами сливается, те ее за свою принимают. Регулярно приносит начальнику цеха этих своих невинных друзей, оставляет их возле въезда в цех, сама не жрет и котят своих не кормит. От детей, само собой, бегает. Дети, кстати, шуганные. Сядут у входа в комнату мастеров и деликатно орут, мать зовут, чтоб та скорее бросила дурную манеру оттираться около ребят, а вернулась к своим голодным деткам. Зайти бояться, от людей бегают. Но! Но вчера удалось черненького приманить, он играть хотел =) Вот =)

@темы: будни, ни о чем

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

фото

---

доброе утро =)

---

Есть такой образ жизни - долбодятел. Это когда у человека в голове проблема вырастает во Всемирное зло, обхватывает бедный мозг всеми лапами-придатками и начинает продуцировать миазмы тревоги. Человек ни о чем другом думать не может, тревога разростается до шизофрении. Бедняга начинает долбать своей проблемой окружащих, выносить им все что можно, наивно надеясь, что от этого проблема от него лично отстанет.
Проблема либо тихо скончается, либо окружающие возьмуться за топоры и прибьют ее вместе с долбодятлом.

Есть образ жизни бедовая бетти. Добрая и озлобившаяся, кидающаяся из крайности в крайность. Любит сцены. Любит внимание и авации стоя. Не любит себя.
Глупость возводит во главу угла.

И есть способ жизни - этакий просточак с подвывертом. Это когда способный, очень сильный и волевой человек играет роль своего в доску парня. Как по Гарди создавая видимость крепкого румяного яблока с гнильцой внутри.

Спать хочу. А завтра работать за идею.

Напиться что ли..
Пойду лучше ужинать и смотреть что-нибудь. Спокойной ночи.

---

Прорвемся?

---

И все было бы смешно, не будь таким печальным (с)

Глава 7. Договор единства

Мы можем помолчать,
Мы можем петь.
Стоять или бежать,
Но все равно гореть.
Огромный синий кит
Порвать не может сеть.
Сдаваться или нет,
Но всё равно гореть!
"Гореть", Lumen

— Мне все это не нравится, — почти не разжимая губ, произнесла Ровена.
Большой Зал освободили от столов и от занавесей на окнах заодно. Ясный зимний день проникал сквозь них и освещал просторную комнату с высоким потолком. Стены были затянуты белой тканью с едва видимым золотым узором, комната оттого казалась еще больше.
Посреди зала стояла неотесанная глыба, такая неказистая и древняя на вид, что, казалось, место ей в придорожном бурьяне в качестве, скажем, указателя на развилке — это был максимум, на что данный камень мог рассчитывать. И то, что его притащили сюда, да еще и установили посреди нарядно украшенной залы, было, по меньшей мере, удивительным.
Вокруг него на почтительном расстоянии стояли ученики, все в парадных мантиях, поверх парадных же одежд; юноши при фамильных мечах, девушки в фамильных украшениях. Те, кто не был дворянином, одеты были попроще, но держались с большим гонором, чем означенные дворяне, хотя бы потому, что отсутствие тяжелых побрякушек и пудовых протазанов позволяло выпрямиться во весь рост и дышать свободно.
Четверо стояли вокруг камня: Ровена и Годрик — рядом, в почти одинаковых по крою мантиях, только Годрик был в одеждах фамильных цветов, а Ровена — в простом темно-синем платье. Фамильные цвета она не любила и давно прекратила их носить.
Хельга тоже не стала наряжаться, зато Салазар, по всему видно, подбирал наряд долгонько. Он был без мантии, в камзоле изумрудного цвета с серебряным шитьем. Высокие сапоги из мягкой кожи, меч в роскошных ножнах, украшенных мелкими изумрудами и обсидианом, тонкий серебряный обруч на высоком лбу — все это производило впечатление великолепия и блеска.
Салазар не улыбался, он смотрел вперед, на камень, серьезным, торжественным взглядом, казался сосредоточенным и строгим, однако озорные искорки, блестевшие в его глазах, и временами подрагивающие уголки губ могли дать понять внимательному зрителю, что Салазар Слизерин от души наслаждается происходящим. И таким зрителем была Ровена.
Она едва сдерживала себя, чтобы не хмуриться. Дурное предчувствие снедало ее. Если Салазар скажет что-то, выкинет фортель, еще как-нибудь продемонстрирует свой ангельский характер, Хельга может разозлиться. На чувства ее плевать, но она в таком случае наверняка откажется от заключения Договора. И уедет. И им придется вновь искать Четвертого.
А еще она заберет мальчика.
Ровена искоса взглянула на угрюмого подростка, стоявшего рядом с белокурой девушкой, которая держала его за руку. Подростку это не нравилось, по всему видно, но руку он не вырывал. Заберет она Унгерна, и Ровена лишится своего самого талантливого ученика. Такого сильного Дара, как у этого мальчика, Ровена еще не встречала, и она уже попросила разрешения у Хельги учить его. Сильный, одаренный ученик, в таком юном возрасте уже умеющий частично контролировать свою магию, он станет достойным приемником ее знаний. Конечно же, он должен учиться у Ровены. Она и Оливандеру уже написала, чтобы тот приехал в Хогвартс снять метку с Унгерна и сделать ему палочку. Жаль будет, если Ровена его лишится.
Да и, разумеется, будет жаль, если они лишатся Хельги. Они все и, Ровена уверена, Салазар в том числе, уже привыкли к ней. К новому человеку привыкать будет сложнее.
Сквозь огромные окна в зал упал последний луч закатного солнца, это послужило сигналом к началу церемонии.
Годрик взмахнул палочкой, и по всему периметру комнаты вспыхнули факелы, ярко освещая собравшихся и добавляя торжественности происходящему. Четверо, стоявших у камня, скинули свои мантии и достали волшебные палочки.
После негромкого песнопения Ровены на странно немелодичном, несколько даже нелепом языке камень словно осветился изнутри матовым ровно-белым светом, вовсе не заглушаемым ярким сиянием факелов, а напротив, словно подсвечиваемым им.
Все находившиеся в зале так и стояли на своих местах, в полной тишине, но на лице каждого читалось желание подойти ближе; они даже наклонились вперед, точно их тянула неведомая сила, исходящая от камня. Им было нелегко стоять на месте, потому что кроме этого зова каждому вдруг настойчиво стало казаться, что за спиной, прямо между держателями для факелов, сгрудилось что-то страшное. Оно, темное, таится, и потихоньку, вкрадчиво приближается к ним из-за спины, стремясь схватить и — каждому так верилось — и сожрать.
Несколько юных волшебников, из впечатлительных, пару раз обернулись, не в силах терпеть этой с ума сводящей игры воображения. Те, кто составлял свиту Основателей, реагировали также, но согласно статусу старались страхов своих не показывать.
Четверо, стоявших у камня, чувствовали себя не лучше. Вроде бы вот они, у камня, здесь безопасно и светло, однако они прекрасно знали насколько это впечатление ложное. Камень Брана не просто так светится. Ровена позвала его на древнем языке, вот он и проснулся, а чтобы набрать силы и начать работать тянет энергию отовсюду. Потому волшебникам и страшно.
Свет внутри камня становился все ярче, на душах людей — все черней, и наконец камень счел, что у него достаточно сил, чтобы открыться. И это произошло.
Точно посредине глыбу пронзила незатягивающаяся трещина, сквозь которую хлынул столп ослепительного света.
Четверо волшебников моментально вскинули вверх палочки, над их головами образовалось тугое призрачное кольцо, и этого оказалось достаточно, чтобы сдержать свет, исходящий из камня, который все ширился, целеустремленно и нагло захватывая все вокруг. Его смирило кольцо, и он, завиваясь спиралями, поднялся по импровизированному коридору вверх к самому потолку.
Хельге приходилось тяжелее всего, и Салазар, зная это, взял ее за руку, чтобы контролировать, и если нужно будет, управлять ее магией. «У нее уже палочка дрожит, а церемония только началась, какая из нее, к Мерлину, колдунья?..», — думал он, сильнее сжимая холодные как лед пальчики Хельги. Ровена полностью, как и остальные, сконцентрировалась на сдерживании бьющей из камня энергии, не забывала все же приглядывать за Салазаром и Хельгой. «И правильно, что рядом их поставили... Салазар, конечно, скорее спрыгнет с башни астрономии, чем будет делать что-то сообща с магглорожденной, но коли дело того требует... Вот за это его и стоит уважать, наверное...»
Колдовство вокруг пульсировало, все более возрастая в мощи. Людей уже, казалось, клонит к камню неведомая сила, они сгибаются точно под невидимым ветром, а то темное и страшное, что за их спинами, наглеет с каждой секундой, заполняя собой все большее пространство, и вот уже отчетливо кажется, что нет в зале стен, что их съела тьма, и заняла их собою.
Древнее, спящее, могущественное пробудилось ото сна и шаг за шагом рвалось вперед и вверх, стремясь уничтожить камень, бывший препятствием для него, раскрошить его в пыль и вырваться на свободу. Глыба накалилась добела, четверо, стоявших вокруг него, ждали этого. Они сами, освещенные белым сиянием, напоминали древних богов. По сигналу все четверо положили ладони на камень — призрачное сияние, исходящее из него, сделало их руки прозрачными, и Хельга произнесла заранее заученную фразу. Сияние вспыхнуло так, что смотреть на него оказалось невозможным, люди в зале зажмурились, а четверо основателей отшатнулись, и Хельга, дрогнув, попыталась отнять ладонь от камня, который светом своим не жег, не причинял боли, однако само прикосновение к нему было столь неприятным, что она прилагала все силы, чтобы удерживать ладонь на нем. Как только Хельга попыталась отнять руку от камня, Салазар с силой прижал ее ладонь свободной рукой — палочка, которая была в ней, больно вжалась в ее кожу. Хельга вздрогнула, хотела сказать что-то, открыла было рот, но тут же закрыла. Прикосновение Салазара подействовало отрезвляюще — нельзя прерывать Ритуал. Она раздраженно повела плечом и собралась отбросить ладонь Салазара, но не успела.
Звук, тише, чем шорох крыльев бабочки, но слышимый всеми, словно был выстрелом из осадной пушки, раздался в замке и потряс его до основания.
Люди в зале выхватили палочки и мечи, четверо у камня не могли никак отреагировать, ведь их еще связывал Ритуал, хотя их звук поразил так, что по позвоночнику прошла дрожь. Их руки были прижаты к камню, он также сиял, но вокруг ладоней Салазара и Хельги по камню стремительно расползалась тьма, будто чернильное пятно, все больше поглощая сияние, все больше приближаясь к щели, проникая в нее, словно даже впадая, и от этого камень дрожал, а замок сотрясался. Дрожь камня отдавалась резонансом по всему Хогвартсу — бесшумная, но каждый чувствовал ее. Точно оклик шепотом.
— Что происходит? — Ровена, спрашивая, уже вела над головой палочкой, чтобы отослать вызванные силы. Годрик, действуя на автомате, направил палочку на камень и крикнул: «Reducto!». Он не знал, что происходит и что делать, но понимал одно — нельзя позволить этой тьме расползтись. К тому же никому из них не удается отнять от камня ладони, они словно прилипли к нему, и, да, это было очень глупо взрывать камень, когда они вот так связаны с ним, но лучше покалечить других и покалечиться самому, чем позволить тьме вырваться.
Хогвартс уже плачет, Годрик чувствует это. Точно то, что пришло на зов, то, что они не звали, проникает в жилы и вены замка — медленно, подспудно проникает, и это убивает его.
Раздался ни с чем несравнимый звук, больше всего похожий на протяжный с зевком вздох, и все прекратилось. Мгновенно. Словно то, что начало вольно хозяйничать в замке вдруг мигом умчалось.
Камень больше не светился, и четверо волшебников спокойно смогли отнять от него ладони. Глубокая трещина, что расколола камень, никак не хотела затягиваться, пугая откровенной своей чужеродностью — казалось, будто пьяный кузнец криво заточил добротный меч наподобие басурманской сабли и вдавил его плашмя в камень.
Основатели, застыв, смотрели на нее, как и остальные в зале.
Стояла оглушительная тишина.
— Горсть золота тому, кто объяснит, что все это значит, — наконец произнес Салазар.
Все молчали, только Матушка еле слышно проворчала:
— Темная магия, что тут объяснять.
— Это мы и так знаем, спасибо, Матушка, — ехидно ответил Салазар. — Ни у кого нет предположений, что это такое?
— Лар, вот лучше скажи, или ты, Ровена, или кто-то еще... Мерлин и семь его даров, ну почему не сработала Красная тревога?! — Годрик гневно взмахнул палочкой и из нее фонтаном брызнул столп алых звезд (стоящие рядом, могли поклясться, что слышали при этом: «Ух, закачу!..», издаваемое, судя по всему, палочкой).
Все в испуге переглянулись. Действительно...
— Так то, что нападает на нас (все согласны, что это снова было нападение?) уже вконец обнаглело и плюет на все охранные и сигнальные чары, да?! — кричал Годрик. Болезненное чувство оттого, что Хогвартс страдает, до сих пор заставляло его трястись от злости.
— Милорд, возможно, во время Ритуала леди Ровена и не могла слышать сигнала тревоги, — выступил вперед высокий юноша.
— Орланд, дело не в этом. Я должна была почувствовать, — возразила Ровена. — Красной тревоги попусту не было. Она не сработала.
И чего-то подобного она и ждала. Какого-нибудь сюрприза или подвоха... Правда, ждала со стороны Салазара и в отношении Хельги, а не самого Ритуала, что Салазару и в страшном сне не могло присниться, так он дорожил Хогвартсом. Они все дорожили, слишком много отдали ему... Хогвартс был их ребенком, и Ровена вполне понимала, даже очень понимала гнев Годрика.
— Но Договор-то мы заключили? — прервала напряженную тишину Хельга.
Ровена задумалась. Вместо нее ответил Салазар:
— Думаю, Договор имеет силу. По крайней мере, камень вашу клятву принял. Вот, смотрите, — он указал на рунический знак Гебо, слабо светившийся на камне напротив Тейваз. Два остальных — Дагаз и Райдо тоже располагались напротив друг друга.
— А силы? Я же вроде как должна была призвать какие-то силы, чтобы скрепить защиту замка? — допытывалась Хельга.
— Какие силы... — устало махнул рукой Годрик. — Вы ведь видите, что произошло. Наш неведомый враг изволил нанести удар, как раз тогда, когда мы проводили Ритуал. Нет, никто не спорит, что-то вам определено удалось призвать, но куда оно делось совершенно неясно, — закончил он, пожав плечами. Гнев его испарился.
Ровена в ужасе уставилась на него.
— Годрик...
— Что?
— Куда-то делось...
— И что?
— А куда именно? — голос Ровены был странно спокоен. — Раз мы не отправили их обратно, то куда они подевались?
— Ты хочешь сказать...
— Да, именно это я и хочу сказать — чертовы силы беспрепятственно гуляют по нашему замку, а мы здесь стоим и ничего не делаем!
После этих слов наступившую тишину, казалось, можно было разрезать мечом. Все сначала ошалело уставились друг на друга, потом принялись озираться по сторонам, словно ожидая, что неведомые силы с минуты на минуту выскочат из стен.
— Надо переходить на осадное положение, — пробормотал Салазар.
— Что? — не расслышал Годрик.
— Ничего.
— В общем, так, — Годрик решительно взвесил в руках меч. — Обследуем замок.
Олаф философски осмотрел свою секиру, будто спрашивая у нее разрешения или интересуясь ее самочувствием, и подошел к Хельге.
— Госпожа?
— Хорошо, — сказала Хельга. — Я со своими людьми беру на себя Западное крыло.
— Интересно, почему? — сузил глаза Салазар.
— Первое, что пришло на ум, — отрезала Хельга.
— Да? А вот я один только это замечаю или как... Только вы, леди, появились в Хогвартсе, так сразу же на нас посыпались несчастья.
— Салазар, не начинай заново, — поморщилась Ровена.
— Мир полон совпадений, я не спорю, — не останавливался Салазар, — сюрпризов, любопытных загадок... но в данном случае я не склонен верить в совпадения.
— Это ваши проблемы, — процедила Хельга.
— Должен с прискорбием сообщить вам, прекрасная леди, — продолжал Салазар, холодно смерив ее взглядом, — что отнюдь не мои проблемы, а весьма даже наоборот — ваши, и я...
— И ты будешь всячески угрожать и запугивать, пока оная леди не сознается во всех смертных грехах, повинна она или нет, — закончил за него Годрик. — Таков твой обычный порядок, и, право, совсем даже неважно, кто виноват, кто — нет, главное для тебя, Лар, сам процесс, — голос Годрика звучал как голос неимоверно уставшего и вместе с тем неимоверно разозленного человека. Это удивительно эффективно способствовало тому, что все вокруг сосредоточили пристальное внимание на разглядывании предметов обстановки, избегая встретиться друг с другом, а тем паче с Годриком взглядом. В высшей степени этому способствовали меч, кончиком которого Годрик постукивал себя по сапогу и бьющие фонтаном искры из его палочки.
— Теперь, когда мы все выяснили, — продолжил он, не встретив ни малейших возражений как со стороны Салазара, который закатил глаза, ухмыльнулся и скрестил руки, молча ожидая дальнейшего, так и со стороны остальных. — Разделимся. Я — Северное крыло. Ровена?
— Восточное.
— Ровена — Восточное, Хельга — Западное, Лар — Южное. Не будем мешкать.
Салазар растянул губы в еще более широкой ухмылке, повернулся четко через левое плечо и, не оглядываясь, пошел к дверям. Из толпы выделилось человек шестнадцать и последовало за ним.
— Ужас какой, — шепнула Хельге Марика, когда они обе пошли вслед за ним. Позади девушек шли Трувор и Брадгар с мечами наперевес, впереди — Олаф.
— Да, — с чувством ответила Хельга, думая о Салазаре.
—Действительно, на моей памяти такого в замке не случалось... А я здесь с момента его основания, целых пять лет, — Марика старательно прилаживалась под шаг Хельги.
— То есть все началось после того, как я сюда прибыла? — уточнила Хельга.
— Можно и так сказать, — пожала плечами Марика, искоса наблюдая за идущим вровень с ней Трувором. Потом встрепенулась и добавила:
— Не бери в голову, Хельга. Это просто совпадение.
— Не думаю, что кто-то еще верит в такое вот совпадение, — сумрачно откликнулась Хельга, аккуратно перепрыгивая вслед за Олафом с плитки на плитку в пролете Так-Сяк-И-Получай. Особенностью этого пролета было то, что кроме как перепрыжками через строго определенные плиты, по нему передвигаться было нельзя, если, конечно, цель ваша не заключалась в том, чтобы добраться до конца пролета бесповоротно мертвым. Годрик считал, что так в учениках воспитывается сознательность. — Я вот не верю, Салазар — тем более, — продолжила она.
— Не переживай ты так из-за Слизерина. Он, в общем-то, неплохой человек, — с сомнением добавила Марика и, совершив последний перескок, остановилась отдышаться. Все-таки нарядная мантия, искрящаяся алмазами, и побрякушки — все тяжелые, массивные, натирающие кожу — не способствовали удобству преодоления таких вот препятствий. — Главное для тебя — не обращать на него внимания и делать все, как задумала, — совершенно искренне закончила она.
— Да... но только вряд ли ему понравится, или он одобрит... тут, как я заметила, все сводится к тому, одобряет Слизерин или не одобряет что-либо, — заметила Хельга, и по проскользнувшей горечи в ее голосе Марика поняла, что довольно сильно Хельгу задевает отношение к ней Салазара.
«Интересно», — отстраненно подумала Марика, и ее настроение отчего-то резко ухудшилось.
— В общем, могу поспорить на что угодно, что если, к примеру, сейчас мы кого-нибудь или что-нибудь встретим, он будет уверен, что все было подстроено. В любом происшествии он ищет мое участие, — торопливо и страстно закончила Хельга.
«Очень интересно».
— Хорошо, тогда давай не будем больше говорить об этом, а лучше поищем чудовищ. Позлим Салазара, понимаешь? — с притворной веселостью предложила Марика и, выхватив палочку, поспешила вперед. Трувор тоже ускорил шаг.
«Замечательный он, этот Трувор», — мимоходом подумала Марика, когда выпрыгнувшая сбоку горгулья самым что ни на есть недвусмысленным образом попыталась оторвать ей голову. Не иди Трувор первым, и не будь он таким здоровым, горгулье вполне бы это удалось.
— Что с ней? — воскликнула Хельга.
— Она цела, госпожа, — констатировал Олаф, оглядев Марику.
— Я о горгулье, — Хельга смотрела, как методично Трувор обвязывает ту неизвестно откуда взявшейся веревкой, запаковывая ее в собственные крылья. — С чего бы ей нападать на нас?
— Вот я Годрику устрою! — прошипела Марика, стряхивая с мантии каменную крошку. — Горгульи — его идея, — пояснила она изумленно уставившейся на нее Хельге.
— Может, магия так подействовала... — неуверенно пробормотала та.
— Ни дай Мерлин! — проворчал запыхавшийся Трувор, справившийся наконец с горгульей, хрипевшей: «У-у, уходцы пахшшшивыи!». — Их же полно в замке, и если они вот так сидят в засадах и стерегут учеников...
— То многие из них не доберутся до своих спален, — закончил Брадгар, внимательно осмотревший крепость узлов, завязанных братом.
— Марика, мы с тобой пойдем сразу следом за Олафом, — распорядилась Хельга, вытаскивая палочку.
— И на каждом повороте будем проверять путь перед собой «Substantia Revelio», — предложила Марика.
— Да, — согласилась Хельга. — Трувор и Брадгар — вы немного поодаль. Если мы попадем в засаду, то не все вместе, и вы подоспеете к нам на выручку.
— А с ней что? — поинтересовался Брадгар.
Хельга посмотрела на горгулью и вздохнула. Та, извиваясь в путах, хрипела, каталась по полу и стучалась рогатой головой об него, умудряясь вполне успешно совмещать все эти действия.
— Confundo точно не поможет? — с надеждой спросила Хельга у Марики.
— Точно. Они же каменные. И мозгов нет, чтобы их вырубать.
— Ну, пускай тогда лежит, — еще раз вздохнула Хельга и кивнула Олафу, показывая, что их поход продолжается.
Так они и шли: Олаф впереди, помахивая секирой, две волшебницы с палочками наготове — следом, Трувор и Брадгар с вытащенными из ножен мечами замыкали отряд.
Временами попадающиеся по дороге призраки вели себя до крайности странно. Одни буквально прилипали к идущим, доставая их кучей вопросов и собственными же ответами на них, комментариями, замечаниями, умозаключениями, ведя себя шумно и нагло, что, в общем-то, призракам несвойственно, так как проблемы живых их волновали ровно в той степени, сколько улиток касаются вопросы перехода из рабовладельческого строя в строй феодальный. Другие, едва завидев их, быстро исчезали с присущим призракам мастерством. Третьи, впадали в ступор и колыхались на месте, бестолково таращась перед собой, сколько Олаф не тряс перед ними своей секирой, пытаясь заставить говорить.
— Похоже на умопомрачение, — мрачно заключил Трувор, когда очередной призрак промчался мимо них, вопя при этом строчки из «Герр Маннелиг».
— А по мне — будто каждый выпил по бочке эля, — заметил Олаф.
— Призраки не могут опьянеть... они и пить-то ничего не могут, — рассеянно сказала Хельга, думая о своем.
— Ну, тогда это магия, — заявил Трувор.
— И они от нее опьянели, — откликнулся Брадгар.
— Ладно, знатоки. Сейчас будет галерея Танцующих Нимф, здесь и в нормальное время неспокойно, а сейчас... Один!
Олаф выставил перед собой секиру и факел, а остальные предусмотрительно сгрудились за его спиной.
Жуткое, трепещущееся по краям нечто раскинулось... расползлось посреди галереи. Где у этого нечто глаза, ручки, ножки было непонятно, зато очень было понятно, где у него зубы. Они были везде, покрывая желеобразную поверхность ровными рядами.
— То-то мне с утра тошно было... — меланхолично произнес Брадгар и вышел вперед, занося меч для удара.
— И как ты его убивать собрался? — свистящим шепотом поинтересовался Трувор, хватая брата за руку. — Оно же вроде желе, ты благополучно утопишь в нем меч и все.
— Мне вообще любопытно, почему мужчины вечно с оружием наперерез бросаются на явно, как кирпич, магическое образование? — с сарказмом потянула Марика и взмахнула палочкой.
Вокруг чудища вспыхнуло пламя, и от него повалил пар.
— Адский огонь? — подняла бровь Хельга.
— Я прекрасно умею его контролировать, — заверила ее Марика.
— Да, но, по-моему, толку никакого, — заметил позже Трувор, пятясь назад и таща за собой Марику.
Чудище разом выплюнуло из себя сгустки слизи, напоминающие ложноножки и приплюснуло ими яростно шипящее пламя. После обратило к ним место, предположительно являющееся лицом, и весьма недвусмысленно клацнуло всеми рядами своих челюстей.
— Ну, что, госпожа, бежим? — деловито осведомился Олаф, отступая последним и по-прежнему держа перед собой секиру.
— А это поможет?
— Вряд ли, — Марика, вцепившись в Трувора, сильно жалела сейчас, что отказалась от предложения графа Руа переехать к нему во Францию.
— Тогда будем сражаться, — пожала плечами Хельга, покрутила в пальцах палочку и швырнула в одну из пастей чудища возникший из воздуха рогалик.
— Закидаем его пирожными? — осторожно осведомился Брадгар в наступившей глубокомысленной тишине.
— Если он их ест.
Чудище ело. Булочка с неприличным чавканьем была сжевана, проглочена и, судя по вновь открывшейся пасти, превосходна на вкус.
— И что так и будем? Его же не прокормить, не знаю, куда все девается, — нервно сказала Марика позже, после того как они с Хельгой наколдовали снеди, хватившей на годовой прокорм небольшой армии.
— Я вот не знаю, куда из него все переработанное исчезает, — вставил Трувор.
— Поверь, этого лучше не знать, — огрызнулась Марика.
— По крайней мере, мы его сдерживаем, а то бы он сожрал нас. У кого-нибудь есть идеи?
— У меня идея бежать, — поднял руку Брадгар.
— Понятно. У кого еще есть?
— Обвалить потолок в галерее, — предложил Олаф.
— А как же Нимфы? — воскликнула Марика. — Им совсем не понравится, если мы это сделаем. А когда им что-то не нравится, они начинают делать вас.
— Хорошо, — Хельга потерла лоб, одновременно швыряя в чудище шоколадным тортом. — Возможно, он наестся, разомлеет, заснет и...
— Смотрите!
С потолка и пола галереи начали проступать призрачные бордовые фигуры.
— Дождались! — простонала Марика. — Так, бросаем все и прячемся!
— А что это?
— Это Танцующие Нимфы, мантия Морганы! Их нельзя беспокоить, а мы с нашим желейным другом как раз побеспокоили!
Олаф среагировал моментально. Схватив обеих волшебниц за шкирки, он отпрыгнул вместе с ними за выступ в стене. Трувор и Брадгар вскоре присоединились к ним.
— Да что за...
— Шшш...
Олаф осторожно высунулся из-за угла, Хельга, Марика, Брадгар и Трувор выглянули поверх него.
Выросшие в галерее бордовые фигуры приобрели женские очертания, и вот уже с десяток стройных нимф танцевало на каменном полу, на выпущенных чудищем ложноножках, на самом его туловище или чем-то, что его туловищем являлось, и все бесчисленные челюсти ничего не могли с этим поделать, как они не клацали. Туман, к сожалению, укусить невозможно, а Нимфы как раз и были из тумана.
— Не смотрите на них слишком пристально, — прошептала Марика, сама не отрывая от нимф взгляда.
— А что? — тоже шепотом спросила Хельга.
— Какие-то они... слишком красиво они танцуют, — негромко сказал Трувор.
— Да очаровывают они, разве не видно?! — воскликнул Олаф, и все разом на него зашикали.
— А какое нашему другу дело до того, очаровывают его, не очаровывают... Это никак не влияет на его пищеварение, храни его Мерлин, — с нежностью заметил Брадгар.
— Ты дальше смотри, что будет, — посоветовала Марика.
Призрачные нимфы ускорили темп, легко избегая смертоносных челюстей, а огромная протоамеба пошла волнами от злости из-за этого, бессильно пытаясь поймать и пришлепнуть хоть одну нимфу.
Нимфам развлечение надоело. С неожиданно неприятным хрустом они разом взмыли вверх и исчезли в камне потолка.
— Сейчас... — шепнула Марика.
Чудище, красноречиво дрыгая ложноножками, показывало, как оно удивлено внезапным исчезновением противника. Впрочем, удивляться ему пришлось недолго. С потолка хлынул огненно-бордовый ливень, больше всего напоминающий гриб и, пробив чудище насквозь, исчез в его теле.
— Пригнитесь, — предупредила Марика.
— А что?
— Сейчас будет... Я видела, что осталось от Хроникуса Кломли и его ручного тролля. Лучше бы нам не оказаться под дождичком...
— Под дождичком? — уточнил Трувор.
Раздался звук, похожий на могучий вдох, словно воздух из всех классных комнат и коридоров Хогвартса сгрудился в одной точке, протяжный тихий свист и наконец... взрыв. Стены и пол содрогнулись, Олаф закрыл собой сразу двоих — Хельгу и Брадгара от падающей сверху крошки и каменной пыли, Трувор удачно прижал к стене Марику.
Когда все немного успокоилось, они осторожно выглянули из-за угла. В сероватом от пыли воздухе, заволокшим галерею, витали ошметки слизи.
— Не повело бедняге. Зря он это место выбрал, — сочувственно протянула Марика, чувствуя за накормленного чудища некоторую ответственность.
— Что это было? — Хельга совсем не удивилась, что ее голос чуть дрожал.
— Это были Танцующие Нимфы, — торжественно объявила Марика.
— И часто они так развлекаются? — хмуро вопросил Брадгар, стряхивая с плеча кусок слизи.
— Не так уж, — пожала плечами Марика.
— Нет, вы что позволяете этому... этим дамам обитать в замке?! — пришла в ужас Хельга. — А как же студенты?
— Ну, во-первых, не «вы» позволяете, а Годрик, Ровена и Салазар, — с расстановкой сказала Марика. — А во-вторых, студенты предупреждены.
— А почему их просто нельзя отсюда выгнать? — сплюнул Трувор.
Всем было немного не по себе после погибели прикормленного и ставшего почти ручным сгустка слизи.
— Ну, попробуй на досуге. Хроникус Кломли как раз был последним, кто пытался это сделать.
— И попробую! — пробурчал Трувор.
— Я запрещаю, Трувор, — спокойно сказала Хельга.
Она оглядела свое притихшее и мрачное войско и неуверенно спросила:
— Ну что? Нам нужно идти дальше, окончить осмотр Западного крыла. Судя по всему, призванная магия пошалила в замке с размахом и все на маньячно-извращенный лад. В общем, дальше, возможно, будет еще бредовее. Может, кто хочет вернуться?
— А представь, что мы ответили: «Все». И что, пойдешь дальше одна, да, госпожа? И ведь пойдешь... — проворчал себе под нос Олаф.
— Что?
— Идемте что ли, незачем тянуть, — сказал он и вновь двинулся первым.
— Порядок прежний, — Брадгар подмигнул Хельге и чуть подтолкнул ее за Олафом.
— Идем же, — Марика, улыбаясь, взяла Хельгу за руку и потянула вслед за великаном.
Трувор и Брадгар замыкали шествие.

2009 год

Больше ничего из этой сказки не будет.
Эпиграф последней главы, как понимаете, пришел только сегодня, вместе с песней. Ну да.

---

***

Глава 6. Враг

Ты поймешь, что узнал,
Отличил, отыскал
По оскалу забрал —
Это смерти оскал! —
Ложь и зло, — погляди,
Как их лица грубы,
И всегда позади —
Воронье и гробы!
«Баллада о борьбе», В. Высоцкий

Мерный стук вилок о золотые блюда было единственным, что нарушало душную тишину трапезного зала. Четверо сидели за огромным столом по разные стороны друг от друга и старались хотя бы есть непринужденно, раз уж поддерживать непринужденную беседу никому из них не удавалось.
Угрюмые тени скопились по углам просторной комнаты, расшитые золотом гобелены на высоких арочных окнах надежно защищали от холодного зимнего ветра, веселый огонь в огромном камине всеми силами старался рассеять и тени, и хмурость сидящих за столом, но у него это получалось мало.
Все началось с того, что Ровена решила рассказать Салазару и Хельге о том чудном эффекте, возникшем между их палочками после нападения на Хогвартс. Они так и не поняли, на Хогвартс ли нападали или на них самих, и почему атака была такой спонтанной, да и попросту бестолковой, ведь никакого вреда она ни им, ни замку не принесла.
После обсуждения, устроенного поздно вечером в тот же день, пришли к выводу, что это был просто пробный шар, проверка их способностей и возможностей, ну и реакции, конечно, и в последнем они показали себя далеко не лучшим образом. Повелись, растерялись, с двумя из них в этой тьме что-то произошло, что, они точно не знали.
Салазар был раздражен и желчен. Он упрекнул в наивности Ровену и Годрика за то, что они доверились Хаффлпафф, и заявил, что тут и думать не о чем, она все устроила, и он это докажет. Хельга полностью проигнорировала его речь, этим страшно раздосадовав Салазара. Он, признаться, сорвался и решил позлить ее, чтобы выместить раздражение, предъявляя всяческие несправедливые упреки — Салазар прекрасно понимал, что они не имеют под собой никаких оснований. Даже если Хаффлпафф полная дура, она все равно не стала бы такое вот устраивать, только-только оказавшись в замке, тем более зная, как к ней относится Слизерин, и понимая, что пока она всего лишь гость — особого доверия ей здесь никто не оказывает.
Не могла же она не видеть, что Хогвартс — это обороняющаяся крепость, чьи хозяева, едва заподозрив предательство, казнят без малейших раздумий, сославшись на непредсказуемость жизни, в общем, и неблагоприятного ее течения для данного предателя, в частности.
Просто бесило, что кому-то удалось его провести, а Салазар должен сидеть здесь, на этом невозможно бесполезном обсуждении, когда и так понятно, что расследование целиком и полностью падет на его плечи. Медведя и Ровену по большому счету волнует, как бы весть о нападении не отпугнула волшебников, намерившихся отдать своих детей в Хогвартс. О Хаффлпафф вообще и речи не было. Если надо, сама пусть разбирается.
Тогда Годрик и Ровена и решили не рассказывать Салазару и Хельге об их палочках, чтобы не накалять еще больше чувство дружеской эмпатии, которое Слизерин и Хаффлпафф столь явно друг к другу являли — Салазар демонстративно фыркал на любое высказывание Хельги, Хельга напускала на себя невыносимо скучающий вид, когда Салазар вносил в беседу свои едкие замечания.
Не добавлял оптимизма и настроения учеников. До сих пор они были заняты лишь тем, что жарко обсуждали между собой, что же произошло с их преподавателями — это продолжалось уже неделю, и на уроках, и между ними. Выстраивались различные догадки, одна гениальнее другой, снова и снова вызывались слуги, присутствовавшие при событиях в Северном крыле, с просьбой еще раз рассказать, как все происходило. Те двое счастливчиков, своими глазами видевшие бегущих к месту событий Гриффиндора и Слизерина, ходили теперь по замку, окруженные славой, сиявшие самодовольством и готовые любому, кто хотел их слушать, вновь пересказать то, чему они были свидетелями, с каждым разом приукрашивая все до невозможности. Адели Блоа, например, теперь была твердо уверена, что с носилок Хельги, когда ее несли в ее покои, стекала кровь, а великан Олаф так торопился к хозяйке на выручку, что выбил плечами дубовые двери в Большой Зал.
Слухи по замку ходили самые дикие, и Годрику приходилось не раз уже объяснять молодым людям, что это не их, в общем-то, дело, так как угроза Хогвартсу миновала.
Сегодня за вечерней трапезой Ровена рискнула все же рассказать о поведении палочек их владельцам, что привело к непредсказуемым последствиям.
Во-первых, Салазар принялся тут же утверждать, что ничего между их палочками не происходило, и, верно, Ровене просто показалось. Но, встретившись взглядом с Годриком, который сочувственно покачал головой, Салазар сразу сник.
Хельга, напротив, очень спокойно отнеслась к новости. Она достала свою палочку и произнесла Priori Incantatem — последние заклинания, что она совершила, одно за другим появились перед сидящими за столом, и все они убедились, что создания Тьмы среди них не было.
Салазар, к тому времени уже пришедший в себя, твердо заявил, что сначала поест, а потом уже будет что-либо обсуждать по этому поводу. Так трапеза и продолжилась в тишине, нарушаемой только звоном посуды и шорохом одежд слуг.
В конце концов, Годрику это надоело.
— Давайте уже все решим. Первое — признаем все вместе, наконец, признаем честно, что мы не знаем, что это было, не знаем, как найти того, кто это устроил — Лар, мне известно, что ты ведешь поиски, не волнуйся, сейчас я говорю о настоящем положении вещей — мы не знаем ничего. Следовательно, предотвратить новое нападение, если таковое будет иметь место, мы не сможем.
Салазар был вынужден признать его правоту. Хорошо, хотя бы благодаря Красной Тревоге, они были предупреждены. О защите от этой неизвестной разновидности магии и речи не было.
— Второе, — продолжил Годрик, — прекратим нападать друг на друга в беспочвенных обвинениях, пока ни у кого из нас не появятся доказательства. Третье — займемся, наконец, делом. Леди Хаффлпафф прибыла, теперь у нас есть Четвертый...
Ровена медленно отложила вилку и предостерегающе взглянула на Годрика.
— …и нам нужно закрепить наше волшебство. Последний этап — и Хогвартс станет самым могущественным оплотом волшебства за всю историю человечества.
— Годрик, — сказала Ровена, — об этом пока рано говорить.
— Нет, не рано, — возразил Годрик. — Когда мы искали Четвертого, когда остановили свой выбор на Хельге Хаффлпафф, когда она дала свое согласие приехать в замок — думаю тогда уже было все решено. Нам осталось только это решение скрепить. Леди Хельга, — Хельга, внимательно слушавшая его, выпрямилась. — Я говорю о Договоре Единства. Каждый из нас отдал все Хогвартсу, — Годрик серьезно кивнул сам себе. — Теперь вы, как Четвертый, должны поступить так же.
— Медведь, сейчас не место и не время. Я не меньше, чем все мы, обеспокоена судьбой Хогвартса, но все же…
— Что вы под этим подразумеваете? — спросила Хельга Годрика.
— Просто клятва, — с готовностью ответил он.
— Это не просто клятва, — возразила Ровена.
— И ты, Медведь, прекрасно это знаешь, — вставил недовольный Салазар.
— Вечно одна и та же история! Сейчас снова начнете спорить и препираться, а так дело с места не сдвинется. Лар, ты же все твердишь о безопасности Замка. Ну, так давай эту безопасность сделаем по-настоящему могущественной. Вы подумайте — никто никогда не сможет разрушить Хогвартс. Не это ли наша общая цель? — сказал Годрик с жаром. Ему смертельно надоели эти бесконечные разговоры о том, что же делать и как поступить в той или иной ситуации. Все можно было решить одним махом, а Ровена с Салазаром только и знают, как все усложнять.
— Годрик, мы же не отказываемся, — примирительно начала Ровена. — Просто не нужно торопиться… Нельзя просить что-либо у человека только-только прибывшего в Хогвартс.
— Объясните мне толком, что это за Договор Единства, — громко сказала Хельга.
Ровена окинула Хельгу внимательным взглядом, прежде чем ответить.
— Это заключение магического контракта четырьмя сторонами, каждая из которых представляет собой некий образ. Договор как раз скрепляется этими образами, и после этого имеет такую силу, что не разрушится никогда. Мы все умрем, нас сменят десятки поколений, но Договор будет действовать.
Конкретно в нашем случае, — продолжила Ровена. — Договор заключается для защиты Хогвартса.
— Годрик говорил, — задумчиво произнесла Хельга, водя кубком по столу (Салазар невольно отметил, что это его манеру она повторяет), — о том, что нужно отдать что-то при заключении Договора. «Каждый из нас отдал все». Что имеется в виду?
— Ну, мы призвали кое-кого. А потом обещали кое-что, — Годрик беспечно махнул рукой, дескать, какие пустяки, и внимания обращать не нужно.
— Исчерпывающе, — улыбнулась Хельга. — Ну а все же?
— Все же… Годрик, не хочешь рассказать? — Ровена, мимолетно улыбнувшись, покосилась на Годрика. — В общем, все довольно серьезно, — она снова перевела взгляд на Хельгу. — Замок здесь появился благодаря помощи различных сил — различных, их много, чтобы перечислять. Мы смогли их удержать и направлять, затем отправить обратно. Хельга, вы сами понимаете, что теперь мы им должники. Замок достроен, он вполне материален и надежен, но в его магической защите имеются прорехи. Чтобы их залатать нам и нужен был Четвертый. Нужно снова призвать определенные силы, а так как у нас троих, у всех, лимит доверия уже исчерпан, мы позвали вас. Вы могучая, умелая волшебница. Я уверена, вы сможете управлять призванными силами. Когда мы используем эту магию на создание Договора Единства, защита Хогвартса станет совершенной: и магические прорехи на уже существующих уровнях — Красном, Белом и Зеленым — будут залатаны, и своеобразная защитная стена воздвигнется вокруг замка. Хогвартс станет неприступным. Это конечно будет связано с определенными для нас неудобствами — например, мы больше не сможем аппарировать внутри замка, но думаю, это не так важно по сравнению с безопасностью и, что самое главное, вечностью Хогвартса. Все очень просто, — Ровена вновь слабо улыбнулась. — Всего лишь призвать древние силы.
— Да, все очень просто, — Хельга чувствовала себя неуютно. — Все дело в том, чем именно я должна буду после расплатиться с этими силами, не так ли?
— Да, — улыбка Ровены стала натянутой. — Все дело в этом.
— И чем же?
— Я думаю, вы уже поняли.
Тишина, возникшая после этих слов, стала почти осязаемой.
Хельга медленно оглядела лица сидящих, ища в них признак того, что все сказанное было просто глупой шуткой. Но они были серьезны. Хельга взглянула на Салазара, тот, скрестив пальцы у подбородка, смотрел на нее с видом крайней задумчивости. От этого Хельге стало еще неуютнее.
Годрик виновато покосился на Ровену. Нет, Ровена права, нельзя было так рано сообщать Хельге, для чего, собственно, она им была нужна. Девочка совсем юная, она, верно, решила, что ее позвали для совершения каких-либо необыкновенно добрых дел, для сеяния великого, разумного, вечного… в общем, для воплощения прекраснодушных планов. На деле они, трое, всего лишь хотят уберечь себя и свои знания. Годрик с тоской подумал, как она сильно в этом плане напоминает его самого, но он-то уже вполне даже понял, что жизнь вообще не приспособлена для воплощения прекраснодушных планов… Хотя, признаться, он всячески пытается этому противиться.
И все же… видно, Хельга совсем не была готова к их просьбе. Еще сбежит…
Ровена ободряюще сжала его руку под столом. Что сделано, то сделано. Рано или поздно все ровно пришлось бы просить Хельгу, а то, что нужно было подождать, пока она привыкнет и будет готова к твоим словам — это ерунда, к такому нельзя подготовиться, так или иначе все ровно новость будет ошеломляющей.
Годрик благодарно улыбнулся Ровене. Между ними удивительно сильная эмоциональная связь, и одной легилименцией это не объяснить. Они умеют читать не только мысли друг друга, но и то, о чем они еще не успевали подумать или почувствовать… они будто связаны друг с другом как одно целое, или даже они и есть одно целое… Годрику это было неважно. Главное, что он и Ровена вместе.
Они взглянули на Хельгу. Та, чуть побледнев, внимательно рассматривала узор на своем кубке — орнамент из чередующихся вставок ляпис-лазури и сердолика. Ровена перевела взгляд на Салазара, ища у него поддержки. Тот, однако, смотрел только на Хельгу, и этот его прищуренный взгляд Ровене мало понравился. Она вздохнула и громко сказала:
— Хельга, пожалуй, мы поторопились. Заключение Договора Единства не является вашей обязанностью. В конце концов, Хогвартс — это просто замок, не спорю, дорогой для нас замок, но то, что вы откликнулись на наше приглашение стать Четвертым, вовсе не обязывает вас до конца разделить наши обязанности как его хозяев и Основателей.
Хельга вскинула глаза.
— Вы думаете, я струсила?
— Никто так не думает, — терпеливо сказал Годрик. — Мы действительно рано завели этот разговор… я завел. Так что беру свои слова обратно.
— Но рано или поздно мы вернемся к этой теме, вы ведь это подразумеваете? — напрямик спросила Хельга.
— Да… Хельга, простите, вы ожидали чего-то иного? — сказала Ровена. — И в письме, и в наших беседах с вами мы неоднократно высказали… все мы… что является для нас главным. Хогвартс. Его величие, безопасность и вечность. Вы сведущи в магии, вы знаете, что для того, чтобы этого достичь, необходимы определенные усилия… ну и жертвы определенные, разумеется.
— Я все понимаю, — спокойно ответила Хельга.
— Однако мы действуем на добровольных началах, — продолжила Ровена. — Никто не принуждает вас. Разумеется, Хогвартс не так дорог вам, как нам… я вполне допускаю, что совсем не дорог. Вы только прибыли, вы новичок в наших краях, вам наши планы, идеи и ценности пока еще чужды.
— Это не совсем так, — тихо произнесла Хельга, не сводя пытливого взора с Ровены. — Но продолжайте.
— Мы все надеемся, что по истечению времени, Хогвартс станет вам по-настоящему домом… Вы ведь понимаете, что это навсегда? — Ровена откинулась на стуле. — Понимаете, что ваше пребывание в Хогвартсе — теперь это ваша жизнь? Вы отныне — одна из Основателей Хогвартса, школы чародейства и волшебства. Это пока единственное подобное учреждение в мире, и, в первую очередь, оно создавалось нами в целях защиты магического общества от общества немагического — от притеснения Церкви, которое только-только началось, но, как более дальновидные из нас уже понимают, это именно начало — начало террора и насилия над всеми инакомыслящими, над всеми, кто, так или иначе, мешает Церкви укреплять свою власть и утверждать свое доминирование над всеми аспектами человеческой жизни.
— Позвольте задать уточняющий вопрос, — Хельга по-прежнему вертела в пальцах золотой кубок, не сводя с Ровены внимательного взора. — «В целях защиты» — здесь подразумевается именно защита? Не агрессивное отчуждение от магглов, дабы взрастить в юных умах волшебников стойкую ненависть к немагическому обществу, что, я уверена, приведет в дальнейшем к открытому противостоянию, быть может, даже к войнам?
Салазар еще сильнее сузил глаза, не отрывая от Хельги пристального взгляда, который она по-прежнему старательно игнорировала.
Ровена была готова к этому вопросу. В конце концов, раз уж начали этот нелегкий разговор, все болезненные нарывы лучше вскрыть сразу и сразу определиться с ее мнением в главных вопросах — умолчать об этом, значит, окончательно утвердить Хельгу во мнении, что никому из них доверять нельзя.
— Я не могу с определенностью сказать, к чему может привести создание и поддержка нами Хогвартса — по сути волшебной крепости, за которой мы прячемся от вражески настроенного к нам немагического населения. Одно я знаю точно, — Ровена сделала паузу. — Хогвартс — не полигон для взращивания будущих солдат, которых мы после кинем на истребление магглов. Хогвартс — это школа, место, где мы передаем свои знания и умения, дабы ничего из, таким трудом приобретенного нами или нашими предшественниками, не пропало зря. Волшебство объявлено противным Богу, а в умах людей искореняется все, чему они верили на протяжении тысячелетий… я не спорю, борьба против веры в магию была проиграна Церковью еще в самом начале… все, что принесет Церковь будет наносным, а копнуть чуть — вот она древняя вера в колдовство, в силу природы, суеверия, волшебный народец и тому подобное. Церковь и появилась всего тысячу лет назад, а что значит тысячелетие по сравнению с пятью тысячами или даже больше лет? Вера в магию достигла расцвета уже в древней Вавилонии, а Церковь набирает силу только сейчас. Им не удастся полностью искоренить в человеке это «противное Богу», оно сродни человеку, и никуда от этого не деться. Но как молодая и фанатичная в своих стремлениях сила Церковь для нас опасна. Она истребляет волшебников и будет истреблять. Мы просто… — она умолкла и Хельга поразилась тому, сколько искренней тревоги за будущее волшебства и за свой мир было в ее глазах. — Просто мы хотим, чтобы наши знания не растерялись. Нас ведь всегда было меньше, чем магглов. А сейчас, когда они нас не терпят, утратить знания стало очень легко. Мы хотим, чтобы Хогвартс сохранил нас, волшебников. Это наша цель. А магглов истреблять… мы все сошлись на мнении, что это глупо, — и Ровена грустно улыбнувшись, закончила свою речь, не став добавлять: «… потому как бесполезно».
Хельга перевела взгляд на свой кубок. Что можно и нужно сейчас сказать, как возразить или согласиться? Это их общее мнение, мнение трех великих волшебников, мнение Основателей Хогвартса… враждебно они настроены к магглам это видно, но в то же время не настолько, чтобы в напрасном стремлении истребить немагическое общество потерять здравый смысл и перестать заботиться о собственной безопасности. Элементарный инстинкт самосохранения, вот что здесь. «Нас не трогайте, и мы вас не тронем».
Но все же… Хельга понимала, Хогвартс — это реальная сила, реальное дело, к которому потянуться волшебники, за которым они пойдут. Скорее всего, Хогвартс будет единственной подобной школой в Британии — не так уж много волшебников на британских островах, да и в мире, чтобы открывать еще школы. Если честно, волшебников очень мало, и Хельга вполне разделяла опасения Ровены и остальных о возможности полного исчезновения. Инстинкт самосохранения. Просто отдалиться от магглов, скрыться, спрятать волшебство — тогда, возможно, нам всем и удастся выжить.
— Как я правильно поняла, — Хельга обратилась и к Ровене и к Годрику сразу. — Договор Единства скрепит вашу магию, сделает защиту Хогвартса совершенной, его существование — вечным, а меня навсегда свяжет и с вами, и с самим Хогвартсом. В понятие «навсегда» действительно входит «вечность», то есть моей смертью обязательства перед Хогвартсом и связь с вами не исчезнут. Верно?
— Вы очень дельно все изложили. Самую суть, — Годрик широко улыбнулся, но его взгляд оставался серьезным.
— Договоры можно расторгнуть. Что если один из подписавшихся уйдет? — Хельга не ответила на улыбку.
— Вы должны быть прослушали, — тихо сказал Салазар. Он впервые за продолжительное время нарушил молчание, и впервые сначала обеда обратился прямо к Хельге. — И Годрик и Ровена сказали о том, что Договор нерушим.
— Я знаю, — Хельга повернулась к нему и посмотрела прямо в глаза. Это тоже произошло в первый раз с начала разговора. — Так что если один из подписавшихся уйдет?
Они все молчали. Смотрели на нее и молчали. У всех лица приобрели то упрямое, безучастное выражение, какое бывает, когда принятое решение не оспаривается — то есть нужно сделать дело и все тут, а логика, моральные устои — все побоку, ибо какие могут быть логика и мораль, если это ради всеобщего блага?
— Договор нерушим. От Хогвартса нельзя отказаться, — Салазар говорил задумчиво, ни на кого не глядя, поглаживая большим пальцем подбородок. Казалось, это были мысли вслух, никак не связанные с происходящим разговором.
— И потому мы вас ни к чему не принуждаем, Хельга. Поживите, обживетесь у нас, привыкнете, а потом уже решите, заключать ли с нами Договор Единства или нет, — дипломатично подвела черту Ровена.
Она придвинула к себе блюдо с тушеной рыбой, показывая, что больше не хочет продолжать этот разговор.
— Но я думаю, ждать смысла нет, — возразила Хельга. — Как вы верно высказались, вы за этим меня и звали, а я за этим сюда и приехала. Я подпишу Договор Единства.
— Вы понимаете, что пути назад не будет? — серьезно спросил Годрик.
— Очевидно, понимаю, — несколько прохладно ответила Хельга.
Ровена со стуком положила вилку.
— Послушайте, Хельга. Мы не хотим, чтобы вы полагали, что мы принуждаем вас. Мы не принуждаем. Поживите немного в Хогвартсе, свыкнетесь с ним, привыкнете к его укладу… начните преподавать, выберете себе учеников что ли… Понимаете, Хельга, вы не можете, да и мы не можем, просто так дать эту клятву. Для этого нужно… ну просто нужно любить Хогвартс. Полюбить всем сердцем. А вы, безусловно, пока не любите, и вам, положа руку на сердце, плевать на его безопасность, величие и вечность. Потому мы и не ждем пока ничего от вас, Годрик зря начал этот разговор, — она не смотрела на Годрика, но ее недовольство он все равно почувствовал. — Вы все решите потом, хорошо?
— Я все решила уже, Ровена, — Хельга мягко ей улыбнулась. — Не думайте, я прекрасно осознаю всю. Право, пути назад не было уже тогда, когда я ответила на ваше письмо — согласилась быть Четвертым. Потому просто нет смысла тянуть с заключением Договора — ожидание не повлияет на уже принятое решение.
— Я вижу, оно твердо и осознанно, — медленно сказала Ровена. — И все же…
— Все же лучше обождать, — закончил за нее Годрик. — Лар, ты как думаешь?
— Благодарю, что вспомнили обо мне, — Салазар согнул голову в шутливом поклоне, затем вновь стал серьезным. — Я думаю, что Хельга права — медлить не стоит, — и добавил: — Спасибо...
Судя по вздрагивающим уголкам его губ, он был доволен произведенным эффектом.
Все были потрясены, и больше всего, конечно, Хельга, хотя на ее лице это не отразилось. Она просто, широко распахнув глаза, смотрела на Салазара, который невозмутимо встретил ее взгляд.
— То есть ты хочешь, чтобы мы заключили Договор Единства? — Ровена первая вышла из ступора.
— По-моему, мы об этом как раз и говорим, или я что-то пропустил? — Салазар, по всему видно, наслаждался достигнутым эффектом.
— Да… То есть… Салазар, ты хочешь, чтобы мы сейчас?.. — Ровена недоверчиво оглянулась на Годрика, который в ответ недоуменно пожал плечами.
— Да. И чем скорее, тем лучше, — сурово сказал Салазар. — Хельга, вы согласны со мной?
— До этого момента была согласна, сейчас уже и не знаю, что и подумать, — Хельга театрально прикрыла глаза рукой.
Все дружно расхохотались, и напряжение тут же исчезло.
Салазар откинулся на стуле, скрестив пальцы на животе, улыбался, оглядывая сидящих до тех пор, пока Годрик, отсмеявшись, не спросил его:
— А если серьезно… Лар, ты уверен?
— Абсолютно. На первом месте, далеко отстоящим от остального, в том числе от моего неприятия магглорожденных… — он в упор посмотрел на Хельгу, с лица которой улыбка сползла быстрее, чем смердящий сок со слюдяного оконца, — стоит безопасность Хогвартса. Не забывайте — на замок было совершенно нападение. Чтобы обезопасить нас от дальнейших атак, нам необходимо заключение Договора Единства. А уж сколь уважаемая леди Хельга сама настаивает, то, думаю, нет нужды откладывать с этим.
«Ну умеет же он людей к себе располагать», — вздохнул про себя Годрик, а вслух сказал:
— Все же это в первую очередь Хельга решает, Салазар. Что скажите, миледи?
— Тоже, что я уже сказала, — Хельга снова надела маску холодного равнодушия. — Я готова.
— На том и порешим, — бодро заключил Салазар и с аппетитом принялся за запеченных в сметанном соусе фазанов.
Все тоже вернулись к трапезе. Хельга рассеянно отпивала из своего кубка, думая о своем, Годрик, когда уже решение оказалось принятым, и по всему выходило, что больше волноваться не о чем, полностью посвятил себя фазану.
Ровена монотонно отщипывала куски от ломтя хлеба, откинувшись на своем стуле, и внимательно наблюдала за Салазаром.
Кажется, она уже поняла, что он задумал, дай Мерлин, чтобы она ошибалась…
Салазар спокойно ел под пристальным взглядом Ровены, казалось, и не замечал его, однако то, с какой силой он ставил свой кубок на стол, всякий раз как отпивал с него, показывало, что это спокойствие наигранно.
Наконец он тяжко вздохнул, отодвинул от себя блюдо и, промокнув губы белоснежной салфеткой, встал со стула.
— Прекрасный обед в прекрасном обществе. И фазаны, и беседа определенно удались. Медведь, я возьму на завтра Стефана, хорошо? Ровена, перенеси мой завтрашний урок на среду. И я также забираю на завтра твоего Орланда, не возражаешь?
— Он не мой, — моментально поправила Ровена. — А куда?
— Разумеется, — широко улыбнулся Салазар. — Спокойной ночи, друзья.
Все проводили его взглядом. Годрик — слегка снисходительным, Ровена — раздосадованным, на а Хельга — абсолютно равнодушным.
Она давно решила, что абсолютное равнодушие — это лучшая линия поведения с Салазаром Слизерином.

***
— Салазар, ты и, правда, веришь тому, что она непроглядно глупа? — красивые голубые глаза внимательно наблюдали в зеркало за каждым движением руки, расчесывавшей серебряным гребнем роскошные светлые локоны.
— Угу, — рассеянно подтвердил Салазар, не отрывая глаз от развернутого свитка, конец которого свешивался за край кровати, на которой он лежал, подперев щеку рукой и просматривая доставленную ему только что почту.
— Тогда почему ты так волнуешься? — не оборачиваясь, спросила красавица.
— С чего ты взяла, что я волнуюсь? — все также рассеянно сказал Салазар. Казалось, тест письма полностью поглотил его внимание, однако на лбу Салазара появилась легкая морщинка.
— Да волнуешься, волнуешься, — девушка слегка улыбнулась. — Тебя ведь заинтересовала эта Хаффлпафф, признайся же в этом?
— Не говори глупостей, — холодно сказал Салазар и отложил свиток. — Выяснилось, откуда этот самый Олаф. Занятно… думаю, Годрику не понравится, что человек Хаффлпафф участвовал в восстании гоблинов, как бы на их стороне, они ему эту секиру выковали и подарили. Не понимаю, зачем магглам вообще вмешиваться в разногласия между волшебниками и гоблинами, своих проблем, что ли нет? Но Годрик… да… он точно не будет в восторге от того, что малыш Олаф как раз таки и помог гоблинам в том сражении отобрать у него меч.
— Ты расскажешь ему? — девушка закончила расчесывать волосы, теперь просто сидела, любуясь своим отражением в зеркале.
— Марика, а зачем это мне? — с легким раздражением ответил Салазар. — Я и так знал, что с Олафом этим что-то не чисто, и поддержка Годрика в этом вопросе мне не нужна.
— Как скажешь, — пожала плечами Марика.
Она поднялась с резного табурета, подошла к кровати и растянулась рядом с Салазаром. Легкая полуулыбка играла на ее губах, когда она начала перебирать тонкими пальцами волосы Салазара, все еще читавшего свисток.
Марика была волшебницей, одной из учениц Салазара. Происходила из чистокровной, но небогатой и многочисленной семьи, а в Хогвартс привел ее тот же Салазар, познакомившийся с ней еще в те годы, когда путешествовал, набирал знаний и опыта, приобретая полезные знакомства и наживая врагов.
С Марикой он познакомился при достаточно банальных, можно сказать, житейских обстоятельствах. Односельчане собралась сжечь ее на костре по подозрению в волхвстве, насылании порчи на скот и подмене младенцев. Марике это не понравилось, хотя бы потому, что сжечь собрались не только ее, но и ее малолетних братьев, которые, в отличие от Марики, защищаться от огня не умели, ибо не знали соответствующих заклинаний.
Марика дождалась, когда ее и мальчиков привяжут к столбам, обложат хворостом, дождалась, когда подожгут, зачем перебросила пламя на магглов. Пара заклинаний, холодная рассудительность в управлении огнем, и деревня была сожжена дотла вместе с ее жителями.
Жив остался только прибывший накануне постоялец местного трактира, который, проспав все увеселение, проснулся уже в охваченной разумным огнем комнате, выхватил палочку и произнес контрзаклинание.
Позже он беседовал с Марикой, ее братьями и все они сошлись на мнении, что лучше бы отсюда поскорее убираться, пока не прибыли коронеры местного сюзерена — дым валил коромыслом, за много миль было видно, что деревня сгорела.
Марика согласилась идти с Салазаром. Позже, оставив братьев у троюродной тетки, она отправилась путешествовать вместе с ним, училась у него и помогала ему. Благодаря уму, расчетливости, безжалостности и умению все это прятать за маской наивности и невинности, Марика вскоре стала незаменимой помощницей и советницей Салазара. Он доверял ей самые сложные дела, и Марика Мартелл вполне даже с ними справлялась.
Она так четко знала и понимала Слизерина, а он знал и понимал ее, что никто из них не доверял другому — как раз, потому что слишком хорошо знали все самые тайные закоулки души и склад ума друг друга. Как две змеи. Марика и Салазар были скорее деловые партнеры, чье взаимовыгодное сотрудничество продолжалось до тех пор, пока они были нужны друг другу. Оба, кстати, прекрасно все это понимали, от чего уважали друг друга еще больше.
— Салазар, она отнюдь не глупа, — тихо сказала Марика, перебирая волосы на затылке Салазара.
Так как он промолчал, она продолжила:
— Знаешь, Хаффлпафф создает впечатление такой восторженной замковой затворницы, немного занудной, немного наивной, немного глуповатой. Все вместе. Но думаю, это только впечатление. Мне кажется, она ищет подходящий образ для того, чтобы правильно со всеми вами держаться. Пока она не знает, чего ожидать от вас, вы все для нее чужие, ты, Салазар, вообще враждебен, а ваши цели… я думаю, она в них не совсем разобралась, а раз так, относится к ним настороженно. Быть собой Хаффлпафф считает неразумным, по крайней мере, пока. В общем, она весьма себе на уме и это, признай, не говорит о ее глупости. Скорее наоборот.
Салазар обернулся к ней.
— Занятно… Магия?
— Я не знаю, как ты мог не заметить наличия у нее Дара, — пожала плечами Марика. — Дар есть, и весьма я бы сказала… В общем, она с вами наравне, если хочешь знать.
— Она умеет скрывать свой Дар, — отрезал Салазар. — Мне нужно знать, как и зачем она это делает.
— Ничего такого Хаффлпафф не умеет, но я не буду с тобой спорить, ибо, как всем известно, это бесполезно, тебя все равно не переубедишь, — и Марика мило улыбнулась в ответ на брошенный Салазаром сердитый взгляд.
— Самое главное, — потянувшись, продолжила Марика, — она мне доверяет. Можешь мной гордиться.
— Горжусь, — кивнул Салазар. — Как тебе это удалось, ты мне конечно не расскажешь.
— Конечно, — подтвердила Марика. — Секреты мастерства, ты же понимаешь… А ты уже выяснил что-либо о моей проблеме?
Салазар нахмурился. Ему не хотелось говорить о том, что случилось с Марикой в день нападения на Хогвартс.

Когда он тогда проснулся в своей комнате, была уже глубокая ночь, а Марики рядом не было. И он сразу же помчался в Западное крыло, где у них был лазарет, и где заведовала всем Матушка — спокойная и уверенная в себе ведунья, казавшаяся стойче скалы, с круглым, как яблоко лицом и светло-карими, янтарными глазами. Она всегда ходила в старенькой, аккуратно залатанной черной мантии, а голову повязывала на крестьянский манер шерстяным черным платком, что придавало ее низенькой и округлой фигуре сходство с кротом. Нельзя было определить, сколько ей лет, Матушка была подвижной и юркой, хотя лицо и было покрыто глубокими морщинами. Она превосходно разбиралась в травах и зельях, иногда брала себе учеников, однако больше трех-четырех месяцев никого из них не выдерживала — не у всех был природный талант уметь правильно готовить зелья и сушить травы, что действовало ей на нервы. Настоящее свое имя Эйсет Тьерри по непонятной причине не любила и отзывалась только на Матушку, а Годрик, Ровена и Салазар уважали и ценили ведунью, потому прощали ей эту причуду.
Когда Салазар ворвался в лазарет, Марика по-прежнему спала, и подле нее хлопотала Матушка.
— Что с ней? — выдохнул он, отдышавшись от бега.
— Спит, — не оборачиваясь, лаконично ответила Матушка.
— Я знаю, что спит, Матушка, я спрашиваю, почему она спит? — терпеливо сказал Салазар. Он знал, что с Матушкой нужно запастись терпением.
— На ее разум что-то воздействует. Что-то, что предназначалось тебе, Салазар, — Матушка повернулась и строго посмотрела на Салазара.
— Что это за «что-то»? И почему ты решила, что оно предназначалось для меня? — Салазар не отводил взгляда с белого, покрытого испариной, лица Марики.
Матушка немного помолчала, прежде чем ответить.
— Салазар, просто пойми одно. Это темное, что нагрянуло на замок, касалось ни кого-либо, а именно тебя. Марика находилась рядом с тобой, по какой-то неведомой причине основной удар, предназначавшийся тебе, пришелся на нее.
— С чего ты вообще взяла, что это меня одного касается? — Салазар все же не смог сдержать раздражения. — Ты же знаешь — и Ровена, и Годрик… ладно Годрик не в счет, и Хаффлпафф эта… она, между прочим, даже толком объяснить не может, где была и что делала. Так что, извини за грубость, Мерлин подери, но с какой стати все на меня сваливать?
— Темная магия тут, посему и сваливаю, — Матушка смотрела на него чуть ли не укоризненно. — То, что напало на наш замок — это Темная магия. И она сродни твоей.
— Вот как? — в голосе Салазара послышались угрожающие нотки.
— Да, я думаю, я права, — невозмутимо кивнула Матушка. — Остальные слишком доверяют тебе, чтобы проверить твою причастность к нападению на Хогвартс — ты же так печешься о его безопасности. Я проверила и, заметь, я все честно тебе рассказываю, значит, вовсе не считаю тебя врагом. Был выброс темной магии в Северном крыле, он был сродни твоему Дару, и еще Дарам двум, и он был направлен на вас. До самого замка этой магии дела не было, ей нужны были вы трое. Можешь считать это поисковой операцией — такое ощущение, что это «что-то» давненько вас искало, а вчера нашло.
— Откуда простая травница может так много знать? — язвительно спросил Салазар. Ему совсем не улыбалось оказаться тем, кого кто-то или что-то там ищет. То, что это — правда, он не сомневался, Матушка просто так такими заверениями не разбрасывается.
— Ты задаешь напрасные вопросы, но так и быть — ты прекрасно знаешь, что я не простая травница.
— Ты говоришь, что основной удар пришелся на Марику? Почему?
— Я не могу ответить наверняка, — вздохнула Матушка, — но мне кажется, что все просто. Оно нашло вас, когда вы с Марикой были вместе. У вас очень схожая магия, оно решило, что вы единое существо и ударило по вам с большой мощью, соизмерив с тем, сколько обнаружило в вас магии.
— И что? — нетерпеливо сказал Салазар, когда Матушка смолкла. — Я же очнулся быстро, а Марика до сих пор спит.
— Тебя защитили.
Снова продолжительная тишина.
— Матушка, милая, я знаю, как ты любишь театральность, но может, обойдемся все же без этих эффектных пауз? Кто меня защитил?
— Ох, Салазар, боюсь, ответ тебе не понравится, — Салазар мог поклясться, что видел мелькнувшую как змейку хитрую улыбку на ее губах. — Я же сказала, что это «что-то» искало троих. Если учесть, что возможно оно приняло тебя и Марику за одно существо, то можно сказать, что двоих: тебя или Марику и Хельгу.
Салазар молчал, впившись взглядом в прозрачно-желтые глаза Матушки. Если бы можно было прочесть ее мысли! Это невозможно — разум Матушки вещь столь же непробиваемая, как чувство юмора Ровены. Хаффлпафф? Этого не может быть, он уверен, и теперь нужно выяснить, почему Матушка так думает.
— Значит, моя магия сродни магии Хаффлпафф? — очень вежливо спросил он.
— Нет, конечно, — фыркнула Матушка, повернувшись к своему столу с ингредиентами и начав сосредоточенно отмеривать какие-то порошки на крохотных серебряных весах. — Более разных Даров я в жизни не встречала.
— Но ты же говоришь…
— Я сказала то, что сказала, — раздраженно ответила Матушка. — Неужели нельзя чуть-чуть подумать? Нападение на замок произошло из-за вас — тебя или Марики и Хельги, вас оно искало, вас, столь разных людей, со столь разным Даром, что и представить себе невозможно. Почему так произошло, тебе и предстоит выяснить. Вот и выясняй.
— Спасибо.
— Ровене и Годрику сам все расскажешь, у меня полно других дел, чтобы растолковывать одно и то же, — Матушка начала быстро-быстро крошить острым ножом корни Алчемиллы. — А за Марику не волнуйся — к утру придет в себя.
Салазар понял, что аудиенция подошла к концу. Матушку он утомил, ей не терпелось вернуться к своим зельям.
Он так и не рассказал Марике, что нападение на нее было, грубо говоря, случайным. Если бы она не спала рядом с ним, ее бы оно вообще не коснулось. Марика почти сутки провалялась в жутком забытье, а после ее почти каждую ночь преследовали кошмары, против которых даже матушкино зелье не помогало. И не нужно обладать даже примитивным воображением, чтобы представить, как на подобное может отреагировать весьма сильная ведьма, благостью натуры вовсе не отличающаяся. В общем, Салазар решил не рисковать.
В том, что именно он цель нападающих, а Марика — случайная жертва, Салазар не сомневался. Разные силовые категории у него с ней, скажем так. Как, например, у нимфы и Минотавра. То есть и по весу, и по виду, и по общей приятности — крайне разные. Сходство только в характерах.

— Очень скоро я все выясню, Марика, не волнуйся, — небрежным тоном ответил он и притянул девушку к себе, выбирая самый оптимальный выход из щекотливого положения.
— Мы с тобой скоро все выясним, — чуть позже сказала Марика, прокладывая дорожку поцелуев на его груди.
Салазар облегченно вздохнул, лег на спину и закрыл глаза. Легкие, как прикосновения бабочки, движения пальцев Марики, гладящие его шею, губы, веки, позволили на время отречься от хлопот, а тяжесть ее тела, нежность кожи, шелковистость волос, прикасающихся к его лицу, когда она склонилась к нему, целуя, заставили думать об одном — древнем, незатейливом и прекрасном. Он, сминая тонкую ткань ночной рубашки, перевернул Марику на спину, лег сверху, жадно целуя, ее ноги обхватили его, она прогнулась навстречу, и на сегодня день для него закончился.

---

***

Глава 5. Начало

Странствуя между мирами,
Ты хранишь в себе память
О каждом моём воплощении.
И в назначенный час
Мы узнаем друг друга
По первому прикосновению.
Fleur, «Память»

— Лар, по-моему, ты сгущаешь краски, — с сомнением протянул Годрик.
Он и Салазар остановили коней на вересковой пустоши, чуть впереди их маленького отряда — теперь маленького, так как половину людей Салазар отпустил.
Ровена и Годрик прибыли в Хогсмид без сопровождения, за что получили лишний нагоняй от Слизерина, который и сам никогда не покидал замок без охраны и другим велел.
— Ты еще бы ее повозки обыскал, — Годрик укоризненно взглянул на Салазара.
Тот, встретив его взгляд, невозмутимо улыбнулся.
— Обыскал, — кивнул сам себе Годрик. — Ни на что не намекаю, друг мой, но, по-моему, это уже паранойя.
— А, по-моему, — передразнил его Салазар, — за безопасность замка, в первую очередь, отвечаю я, и мне решать, как эту безопасность обеспечивать. Уважаемая Хаффлпафф со своего чужеземья мало ли какой иноземной дряни могла притащить, а мне потом все это разгребать.
— Тебя послушать, так леди Хельга — исчадие ада. Как еще земля под ней не проваливается, и чертяки не утаскивают бедняжку в свои котлы… Есть версии? — Годрик ткнул Салазара в бок.
— Теряюсь в догадках, Медведь, — преувеличенно серьезно ответил Салазар.
Потом оглянулся:
— О, они уже здесь.
На поляну выехали две девушки. Одна — высокая, статная, темные волосы свободно спускаются из-под бархатного берета, чуть тяжелый подбородок гордо вскинут, а маленькие руки в дорожных перчатках уверенно держат поводья крупного вороной масти коня. Другая — пониже, волосы светлее, а взгляд мягче, она также уверенно держится на коне, но в ней не чувствуется, как в первой, дерзости и силы. Напротив, при взгляде на нее вспоминается о покое — тихих лощинах и забытых книгах, мирных улицах и чинных беседах.
— Вот, слушай, — Салазар не отводил прищуренного взгляда от Хельги, — Дар свой скрывает — это раз. Люди ее сплошь странные, непонятно какими силами владеют. Это два. В повозках мало нормальных пожиток, зато книг навалом. Книги, книги, книги и рукописи их подгоняют. Даже Ровена наша высокомудрая, отправившись путешествовать в один конец, вряд ли потащит с собой персональную библиотеку. Элементарно — платья, предметы обихода, памятные вещи. Всего этого до убожества мало. Это три. Олаф этот ее… ты обратил внимание на его секиру? И она заклинания невербально использует… — тут Салазар сам осознал, как выглядит его речь — он совершенно по-детски жалуется на Хаффлпафф, словно она лично ему чем-то насолила. Стремясь скрыть замешательство, Салазар громко прокашлялся.
Что ж будем объективны, даже по отношению к самому себе, что нелегко. Либо это действительно паранойя, либо он действительно слишком много думает о Хаффлпафф. К черту все! Он или кто заботится о замке? Вон, Медведь и Ровена даже простейшее заклятие чтения фоновых мыслей не применили, а сразу же дружно раскрыли объятия Хаффлпафф.
А еще дико ему не нравилось, раздражало прямо-таки неописуемо, когда он снова и снова прокручивал в уме сцену с нападением в лесу и вспоминал тот чуть удивленный, чуть равнодушный, чуть свысока взгляд Хаффлпафф, когда он грубил ей. Его это задело. В чем он признался себе лишь спустя сутки.
Есть прекрасное решение — сдружить ее с Марикой. Марика великолепна по части узнавания об объекте всего, что нужно узнать. Она непременно о Хаффлпафф все выведает. А ему самому пора приниматься за другие, куда более важные дела.
— Тебе не кажется, что она слишком молода? — задумчиво произнес Годрик.
Девушки и весь отряд, не останавливаясь, проехали мимо.
Так как Салазар проигнорировал вопрос, Годрик продолжал развивать мысль самостоятельно:
— Она молода — лет двадцать максимум, так что с большой натяжкой этот малец ей сын. И кстати, при столь юном возрасте иметь такую громкую славу — это плюс, не находишь?
— Если только юный возраст не объясняется каким-нибудь зельем омоложения, — буркнул Салазар и повернул коня следом за отрядом.
— А ты сочини для нее сонет. Если понравится, то однозначно — старушенция древнейшая, потому как твои философские басни только таким и нравятся, — Годрик знал, как утешить друга и развеять его угрюмость.
— Завидуешь — завидуй молча, — отмахнулся от него Салазар.
— Похож на эпитафию, — расхохотался Годрик. — Ты такую себе хочешь?
— Если, друг мой, не заткнешься, то даю слово, именно такую надпись и вырежу на твоем надгробном камне. И поверь, медлить я с этим не стану, — Салазар с трудом пытался сохранить серьезное выражение лица и не расхохотаться вместе с Годриком.
— Мой милый amicus, не принимай так близко к сердцу. Не хочешь, как хочешь. А «Я вижу камень, и это мой враг, ибо мои враги все, что подвижно и неподвижно» тебя устроит?
И Годрик, по-прежнему смеясь, не дождался ответа и, подняв коня на дыбы, пустил его галопом вслед за отрядом.
Салазар, тихо посмеиваясь, тронул коня вслед за ним.

***
Хельга попросила Ровену оставить ее одну, чтобы побродить в одиночестве по замку, осмотреть его, составить о нем впечатление… свыкнуться, быть может, ведь это ее дом. Теперь ее дом.
Она вела ладонью по теплым каменным стенам. Камень Хогвартса всегда был теплым, чуть светящимся мягким коричневым светом. Хельга знала, Ровена об этом уже рассказывала, что замок они возводили, используя магические токи из разных слоев магии, и облекали их в привычные формы — камень, дерево, глину. Казалось, замок жил, подпитываясь с основ своих до шпилей крыш этой магией.
Камень еще помнил волшебство и все еще отдавал его окружающему миру. Странное волшебство. Невероятно могущественное и невероятно древнее. Хельги не приходилось сталкиваться с подобным, но она читала о такой магии в старинных рукописях, а точнее (и полнее) она слышала о ней от странствующих монахов. Они рассказывали о том, что магия иногда, самопроизвольно выплескиваясь из недр земли, становилась чем-то весьма вещественным. Все вокруг наполнено магией до краев, просто трудно бывает ее прочувствовать, а заметить эти выбросы вообще… это трудно бывает даже волшебникам. Вырвавшееся на волю волшебство концентрируется в магию предметов, например камней — приобретают их форму, цвет, конституцию. Становятся камнями. Но так как выбросы магии никем не контролируются, полученные камни-сгустки магии укладываются в любые положения, и плевать им на законы физики. Если укладываются группами — очень забавные и очень поучительные конструкции порой получаются. Поучительные в плане того, что люди какой только смысл им не придают. Устраивают в них храмы, обсерватории, считают домами фей, карликов и тому подобное.
Ну, а на самом деле, те камешки, что приобретали более-менее практичную форму, использовались в утилитарных целях великанами (столы, стулья, кровати, кладовые), те, что разбрасывались в сплошном беспорядке — находили применение горными гномами. Такое скопление камней становилось для них священным местом, ибо здесь проводился ежегодный обряд заплетания сорок восьмой косички на бороде гнома, достигшего стапятидесятилетнего возраста — поры, по гномьим меркам, совершеннолетия. Обряд заключался в том, что «юноша» должен был обежать все прямостоящие камни и на ходу заплести аккуратную косичку, одновременно сумев отбиться от современников с топорами, которые, в соответствии с обрядом, должны были изо всех сил пытаться бороду ему укоротить. Или голову. Тут зависело от скорости реакции и общей увлеченности происходящим. Однако чаще всего гномам «мужчинами» стать все же удавалось.
Странствующие монахи много знали и неохотно делились своими знаниями, зато охотно поедали и пропивали все, до чего могли дотянуться, так что, возможно, это и к лучшему, что редко кто соглашался оставаться у них в Ордене надолго. Тягу к приключениям у них было не отнять.
Вот Хельга приключения не особо любила. По ней ровная жизнь, спокойное ведение дел и обязанностей, так называемые будни, были чем-то уютным и нужным, тем, что определяло ее мироощущение и давало ей ощущение стабильности. Для нее само согласие приехать в Хогвартс уже было поступком, маленьким подвигом. И то, что столько удивительного и необычного произошло за эти две недели… ее это волновало до крайности и оставляло в ней странное чувство тревоги от предчувствия, что это еще только начало, что жизнь ее изменилась и изменилась донельзя круто. С другой стороны она испытывала невероятное чувство дикого восторга от новизны. Словно окно распахнулось посреди ярко-синего неба в звездную бархатную ночь. И тревожно, и любопытно, и радостно.
Хельга росла доброй, послушной девочкой, которую очень любил и баловал отец, потому она болезненно реагировала на несправедливость и зло этого мира. Казалось, как только она отправилась в дорогу к Хогвартсу, познакомилась с тремя великими волшебниками — вот только тогда она и начала жить. В замкнутом мирке Ордена, где ее тщательно берегли от реалий жизни, где она сделала немало полезного, и это превозносилось всеми до небес… теперь она понимала, что все это было чуть фальшивым. Все любили и заботились о ней, все стремились лелеять ее Дар и всячески подчеркивать ее величие. А в реальной жизни… что если выяснится, что она ни на что не способна за воротами своего замка, без помощи и поддержки любящих ее людей?
Все вокруг другое — настоящее, терпкое, такое, какое есть, без прикрас. Остается выяснить, как это другое воспримет ее — такую, какая она есть, потому что она уже отреагировала на него и весьма однозначно. Ей тяжело, ей страшно, но она счастлива. Впервые, она живет, дыша полной грудью.

***
Ровена разбирала почту. Ответов на приглашения, отправленных двум перспективным молодым чародеям пока еще не было. Зато пришло письмо от герцогини Лотарингской — ее Светлость решила почтить своим присутствием Хогвартс, чтобы убедиться в надлежащем уровне обучения волшебству и защитных чар, стерегущих замок. Она хотела отправить учиться сюда свою дочь. Такими вопросами, в основном, занималась Ровена. Салазара мало что могло заинтересовать в соискателе на учебное место, его волновало одно — волшебник должен был быть чистокровным и быть ярым приверженцем отчуждения магического общества от магглов. Ровена вздохнула. Годрик с радостью принимал всех, другое дело, что после, некоторые из тех, кого он принял, сами отказывались у него учиться, не выдержав огромного количества его ратных уроков.
— Леди Ровена, Красная Тревога!
Слуга в зелено-фиолетовых одеждах без стука ворвался в ее комнату, чтобы сообщить эту новость.
Ровена бросила перо и вскочила. Вытащив из-за пояса палочку, она выбежала вслед за слугой из комнаты, и они бросились бежать к Северному крылу.
Сработал Красный уровень безопасности — второй уровень, внутренний. Всплеск чужой магии прямо в замке. Хаффлпафф? Но тогда… нет, вряд ли. Мощный всплеск, откровенно враждебный, разрушающий. Если бы Хельга была врагом, не стала бы она так топорно работать. Зачем же тогда все эти сложности с ее знакомством с ними, завоеванием их доверия? Тут удар такой, словно невидимым тараном по стенам ударили. Нет, не по стенам. Внутри стен. Оно где-то в замке.
Эти мысли — четкие, логичные мысли — вопреки своей выверенности, хаотично метались в ее сознании, когда Ровена бежала вслед за слугой, наплевав на аппарацию. Времени бы ушло намного больше при попытке выбить толковое описание, а не: «Ну, в том коридоре, госпожа, в Северном крыле, там еще тупик и гобелен с драконами…» Гобелены с драконами всюду в замке, это любимые зверушки Годрика. Так что лучше добираться бегом. Больше всего Ровену пугало то, что она ничего не почувствовала. Непосредственно во время самого всплеска рецепторы ее чувств, казалось, оглохли, а внутренний магический индикатор позорно заснул. Только когда сработал Красный уровень безопасности, и специально обученные слуги его сигнал «услышали», только тогда она об этом узнала, через третьи руки. А между тем, Красный уровень был настроен именно на нее,, именно она должна была первой «услышать» взрыв. А она его «услышала» только, когда с помощью заклинания прокрутила события назад и уловила слабый резонанс произошедшего.
Ох, как Салазар взбесится! А где он сам-то? Почему она не чувствует его? Его, что нет в замке? А Годрик? Он где? Да что происходит?
Ровена чувствовала, что ее захлестывает паника. Они старательно, продуманно укрепляли замок, готовясь к нападению, и вот теперь, когда, по всей видимости, нападение произошло, все все стало для них полнейшей неожиданностью... Нападения так и случаются, как ни готовься к ним к ним, Ровена знала, однако же, это знание ничуть не успокаивало. Потому что именно она оказалась слепой, глухой и обескураженной. Потому что именно на ней был Красный уровень безопасности, потому что никого из своих друзей она не чувствует — Годрик и Салазар словно исчезли. И Хаффлпафф. К ее магии, ее магическому фону — ровному, сильному, желтому — Ровена успела привыкнуть и умела его распознавать. Салазар говорил, что она умеет скрывать в себе магию, но никакого такого умения она в присутствии Ровены и Годрика не обнаружила.
Ровена опять вернулась к мыслям о происходящих странностях, быстро спускаясь за слугой по крутой винтовой лестнице башни.
Ну да, паника. Она призналась себе в этом. Паника от чувства, что ее оставили одну. А одиночество было сильнейшим страхом Ровены.
— Вот здесь, госпожа, — слуга с боязнью отодвинулся к стене, указав на тень в тумане.
Ровена сделала шаг вперед. В тупике напротив гобелена с вышитым на нем изображением валлийского зеленого дракона сгустилась тень, сгусток черноты, абсолютно непроницаемой, словно вырезали кусок ночи и загородили им конец коридора. Казалось, чернота была осязаемой, Ровена даже протянула руку, чтобы проверить это и тут же ее отдернула. Глупо.
Она схватила за рукав прижавшегося к стене слугу, который всем своим видом показывал, как он хочет быть отсюда подальше, и потянула его за собой, отходя на несколько шагов назад.
Быстро спросила, упрекнув себя за недогадливость, что не задала этот вопрос раньше:
— К Гриффиндору и Слизерину уже послали?
— Да, госпожа, сразу же. Слуги еще не вернулись.
— Хаффлпафф?
— Ее не могут найти, несколько человек уже отправились на поиски.
Странно… да, черт побери, тут все странно! И то, что она не почувствовала, как сработала Красная Тревога, не почувствовала самого присутствия постороннего, абсолютно чужого волшебства, то, что не додумалась сразу узнать об остальных троих… Реакции замедленны, чтобы что-то понять, приходится мучительно собираться с мыслями. Словно ее опоили или… околдовали?
Она повернулась к сгустку тьмы за спиной. Застывшая, реальная, вещественная… как препятствие.
Ровена вскинула палочку и крикнула:
— Lumos!
Вопреки всем ожиданиям луч не отразился. Но и не осветил, конечно же, ничего. Белый светящийся луч просто исчез. Словно стенки тьмы аккуратно раздвинулись, пропустили свет сквозь себя и также аккуратно задвинулись снова.
С таким ей еще не приходилось сталкиваться. Она стоит и даже не знает, как подступиться к этой ворожбе и абсолютно ничего не чувствует, никакой магии, словно перед ней обычный коридор, обычный тупик… Как слепой котенок, Мерлин! Что, не сможет ничего сделать? Ничего… А если… Ровена тихо произнесла певучим напевом заклинание, выводя перед собой сложное движение рукой. Стена тьмы дрогнула. Ровена, приободрившись, продолжила напевать и сделала крохотный шаг вперед. Теперь ощутимо казалось, что тьма слабеет, подергиваясь рябью, колыхается, как огромный лоскут черной ткани и размывается. Ровена возвысила голос, и тьма пошла крупными волнами, иногда перемежавшимися обрывками прозрачности, сквозь которые становилась видна противоположная стена.
Ровена осмелела и сделала еще шаг, не прекращая песнопения, уже уверенная в своей победе...
— Ровена, стой!
Она на миг осеклась, потом продолжила петь и оглянулась на оклик.
К ней бежали Годрик и Салазар, придерживающие мечи, бившие их по сапогам, и оба уже вытащившие волшебные палочки.
Годрик обогнал Салазара на несколько шагов и стремительно бежал, бежал вперед… но не успел. Ровена победоносно улыбнулась им, дескать, не спешите, верные друзья, я прекрасно справляюсь без вас… успела так улыбнуться, как из тьмы за ее спиной вытянулись длинные плетни, сотканные, казалось, из графита, столь черными они казались, вытянулись и обхватили ее за руки, за ноги, как щупальца гигантского осьминога и потащили во мрак. Годрик зарычал и на ходу метнул во тьму Оглушающее заклятие, действуя скорее машинально, чем осознанно, потому никакого эффекта его безрассудное действие не возымело, и Ровена беспрепятственно была утянута тьмой. Годрик выругался и метнулся вперед, однако был остановлен подоспевшим Салазаром. Вид у того был неважный — бледный, с прилипшими к вискам черными прядями волос, запыхавшийся так, словно он пробежал не несколько этажей замка, а несколько миль по пересеченной местности.
— Не нужно. Тут темное… другая, чужая магия. Отойди.
Годрик, не дослушав конец фразы, грубо оттолкнул от себя Салазара и кинулся вперед. Достичь черной стены он не успел, так как был обездвижен Stupefy.
Салазар вытер лоб, покрытый испариной. Его тошнило, перед глазами прыгали черные мушки, в ушах стоял звон.
Четверть часа назад он очнулся, обнаружив себя лежащим на полу лицом вниз, возле своей кровати. Он спал, как спала рядом с ним Марика, он помнил все хорошо, он уснул и спал, однако сон его внезапно прервался, резко перейдя в обморок. Каково это терять сознание во сне? Мозг уже не анализирует накопленную за день информацию, а просто-напросто впадает в полный паралич. Салазару казалось, что что-то холодное, тяжелое и липкое уселось ему на грудь и давило-давило своим весом, крепко вцепившись в горло скользкими ледяными пальцами. Он сопротивлялся, он точно помнил это, но все его движения были вязки и медленны, он был слабее младенца, и как не пытался столкнуть это существо со своей груди, как не пытался избавиться от него, у него ничего не получалось — оно по-прежнему со все возрастающей силой давило на него. А потом он проснулся. И сразу понял, что в замке случилось что-то дурное. Неслышимой какофонией звуков разливалась Красная Тревога. Да и его способность чувствовать магию… казалось, с этой способности живьем кожу содрали и прикасались уже к мясу, столь чувствительно она реагировала на колоссальнейший взрыв магии. Салазар сидел на полу, прижимая пальцы к раскалывающимся от боли вискам, как в дверь забарабанили так, словно от всей души желали доканать Салазара грохотом — боль в висках буквально взвизгнула от этого. Пинали дверь. А может, использовали осадное бревно. Болезненно морщась, Салазар поднялся и принялся искать палочку, рассеянно отметив про себя тот факт, что Марика, не смотря на шум, все еще спит. Дверь уже выламывали. Салазар, наконец, нашел искомое и, приготовившись к бою, сдвинул заклинанием засов на двери. Меж лопаток потекла холодная струйка пота. Ворвавшийся в комнату слуга на секунду оторопел, увидев Салазара в одних брэ, направившего волшебную палочку в его сторону, с лицом не предвещавшего ничего хорошего, затем торопливо рассказал о случившемся.
— Проводишь.
Салазар схватил мантию, на бегу накинул на себя, выбежал было из комнаты вслед за слугой, как остановился и торопливо вернулся обратно.
Почему Марика спит?
Подбежав к кровати и склонившись над дивно красивой девушкой, которая спала, разметавшись на шелковых простынях, он осторожно убрал прядь пепельных вьющихся волос с ее шеи и нащупал пульс. Одного взгляда на нее было достаточно, чтобы понять, что с ней что-то не то — дышит тяжело, с надрывом, глазные яблоки быстро двигаются под нежной кожей век, сама она странно неподвижна, лежит, словно вжавшись всем телом в постель. Пульс тоже ничего хорошего не показал — то учащенный, то замедленный, будто кровь на это время превращается в слабонагретый воск. Салазар потряс ее за плечо, похлопал по щекам — безрезультатно. Позади обеспокоено и нетерпеливо переминался с ноги на ногу слуга. Ладно, нужно сначала разобраться с вторжением в замок, Марику он разбудит… освободит от сна позже. Салазар, схватив слугу за шиворот, вытолкнул его из спальни, и они вместе бросились к Северному крылу.
То, что это вторжение, он не сомневался. Чужое, темное, явно враждебное волхвство, еще и столь откровенно бьющее по мозгам… Чудовищный выброс магии, причем абсолютно бессмысленный. Хогвартс сверху донизу «прошит» магией, он буквально сросся со стрежнем земли, став столь же незыблемым, как горы, как воздух, как море. Для этого каждому из них пришлось призвать то, что так просто по первому зову не отзывается, то чему ты будешь должен и должен больше, чем себя. Вдобавок каждому из них пришлось отдать многое, беря в долг опять же у себя, без малейшей надежды расплатиться… это тоже потом скажется. Все трое добровольно пошли на это. Отдавать долг — это еще не скоро, совсем-совсем не скоро, а пока существует только сейчас… Сейчас они молоды, могущественны, и у них есть Хогвартс.
Так что замок простоит до окончания времен, и никаких — сколь велики бы они не были — магических ударов не хватит, чтобы его сокрушить. Тем более столь тупых, прямых ударов, как этот. Просто грубая сила, как удар кувалдой слету по жерлу вулкану — это бесполезно. Разумеется, все на свете можно уничтожить, если подобрать верный способ, а не переть по прямой. Так что тот, кто это устроил, достаточно глуп. Если только все происходящее — не демонстрация. Вежливое представление себя плюс небольшой подарочек. Чтобы знали, на что даритель, в случае чего, способен.
Мысли Салазара были прерваны — на углу он столкнулся с Годриком, который тоже бежал за слугой к месту взрыва.

Годрик проводил занятия в открытом классе, на поляне у дальних сторожевых башен, потому не обеспокоился, когда увидел бегущего к нему со всех ног слугу. Либо один из его любимцев вырвался и опять безобразничает в замке, а Ровена и Лар считали себя выше умиротворения и засовывания дракона обратно в загон, либо кто-то из призрачного мира пришел проситься в замок, и слуга торопился ему об этом сообщить, потому как опять же Ровена и Салазар считали себя выше всяких там прописываний неприкаянных душ. Годриком этот вопрос решался максимально просто — он разрешал всем. А сейчас даже подумывал над тем, чтобы позволить бедолагам-духам считать Хогвартс своим пристанищем после расставания с бренным телом и без всякого разрешения хозяев. Главное, чтобы соблюдали элементарные правила вежливости, а так — пожалуйста, хотите живите в Хогвартсе после смерти.
После того как слуга рассказал о случившемся, Годрик опрометью бросился за ним. На уровне третьего этажа он столкнулся с Салазаром, повалив последнего на пол. Вот только тогда, помогая другу подняться на ноги, Годрик понял, что не почувствовал ни всплеска волшебства, ни последовавшего за ним сигнала Красной Тревоги. А после того, как он поделился на бегу своим открытием с Салазаром, он узнал, что и его друг тоже ничего не ощутил.
Позже они убедились, что и Ровена была в той же грустной безызвестности о происходящих в Хогвартсе событиях.

Аккуратно обойдя обезвреженного заклинанием друга, и провожаемый его зверским взглядом, Салазар подошел к черной осязаемой тьме ближе. Тут прямо не пройдешь, он это понял еще с самого начала, а когда оно утащило Ровену, никаких сомнений не осталось. Нужно использовать что-то нестандартное, хитрое или наоборот что-то максимально простое, что и в голову-то не придет из-за своей явной очевидности. Или добираться в Хогсмид через Пиренеи или, оказавшись в темнице, подойти и проверить замок — вдруг не заперто? Салазар выбрал второй вариант, как более быстрый: схватил со стены ближайший факел и бросил его во тьму. Сработало. Такое впечатление, что от огромного черного пирога ножом отделили верхушку — ту, что с кремом. Темнота оказалась разрезанной на пласты в том месте, где пролетел брошенный Салазаром факел.
Салазар кивнул слугам, те, сняв факелы со стен и вытянув их перед собой, осторожно двинулись вперед. Чернота перед ними словно съеживалась, как съеживается бумага в огне, превращаясь в пепел,, постепенно становились видны пятна чистого, освобожденного от тьмы пространства.
Салазар отошел чуть назад и стал ждать какого-нибудь сюрприза от тьмы, который обязательно должен был случиться. По закону вселенной всегда нужно ждать сюрприза от врага. Тем более от врага разумного. А этот сгусток мрака разумом определенно обладал. Подождал ведь, когда Ровена отвлечется, а уже потом напал сзади. Салазар мимоходом сравнил это со своим нападением на Годрика. Ага… Слуги в панике кинулись врассыпную, побросав факелы.
Так и есть. Разумное. На Салазара из тьмы смотрели холодные, красные, как раскаленные угли, узкие глаза. Теперь Салазар знал, каким будет его новый кошмар. Глаза смотрели на него холодно, с внимательным равнодушием. Это удивительное выражение бывает у костоправов, которые точно так же смотрят на только что отрезанную ими ногу пациента и раздумывают, не сгодится ли она на продажу каким-нибудь монахам-ученым.
Салазар поднял палочку, но заклинание применить не успел. Глаза исчезли так же быстро, как и появились, словно испугавшись его предстоявшей атаки. Салазар осторожно поднял факел и пошел вперед. Стоило ему шагнуть за ту невидимую преграду, что отгораживала тьму, не давая чернильной субстанции вылиться наружу, как тьма мгновенно исчезла. Позади Салазара Годрик уже освободился от заклинания, вскочил на ноги и подбежал к другу. У дальней стены тупика они увидели лежащую навзничь Хельгу и Ровену, сидящую рядом.
Подняв к ним бледное лицо, она сказала:
— Я не знаю, что это.
Друзья бросились к девушкам. Годрик рухнул на колени рядом с Ровеной, обеспокоено всматриваясь в ее лицо. Ровена, бросая испуганные взгляды попеременно то на него, то на Хельгу, крепко сжала его руку и начала рассказывать:
— Тут ничего не было поначалу. Оно просто тащило и тащило меня, вокруг было темно, я ничего не видела, тащило так долго, словно конца и края этому коридору не было. А потом вдруг оставило меня, и я смогла оглянуться. Здесь была страна. Не хмыкай, Салазар, это и, правда, так. Огромный горный край, с чистейшими озерами, край, где небо всегда затянуто облаками, и нет солнца. И все это было открыто мне, я видела горы и озера, ощущала холодный ветер на своем лице, слышала его завывание, чувствовала запах дождя… Там всегда холодно, знаешь, Годрик. Холодный край.
— Она не в себе, — бесстрастно прокомментировал Салазар, когда Ровена надолго замолчала.
— Что делать? — Годрик обеспокоено следил за лицом Ровены, пытаясь разжать ее пальцы, вцепившиеся в него.
— Понятия не имею, — ответил Салазар, задумчиво разглядывая Хельгу, все еще пребывающую в глубоком обмороке. — Отнеси ее к Матушке. Тут, такое впечатление, обычными целительными заклинаниями не обойтись, нужны будут травы.
— И я шла по каменной тропе к большому озеру, которое было таким глубоким, что казалось черным, — внезапно вновь заговорила Ровена, и Годрик невольно сильнее сжал ее пальцы. Она не заметила боли, а продолжала говорить, с отчаянием смотря Годрику в глаза. Казалось, она видит только его. Салазар махнул рукой слугам, чтобы они подошли, а сам склонился над Хельгой.
— И высокий каменный мост был переброшен над озером. Стоило мне ступить на него — а мне хотелось, слышишь, Годрик, так хотелось, пройти через него, пройти прямо-прямо и достигнуть другого берега, на котором, я уверена, не было так холодно — и я увидела Хельгу, лежащую чуть ниже, на камнях у самого озера. Видимо она шагнула на мост, как и я, поскользнулась на мокрых камнях и упала. Наверное, нужно было подойти к ней, правда, Годрик? Но меня ждали на другом берегу. Ждали, я это точно знаю. А потом пролетела комета, и я опять остановилась. Верно, все-таки нужно было подойти к Хельге. Тем более, у дальних-дальних гор поднялось зарево, у гор на моей стороне, а на том берегу ничего не было. Мне стало любопытно узнать, что это за зарево, и я осталась ждать здесь, рядом с Хельгой, хотя на тот берег мне по-прежнему очень хотелось. А потом зарево унялось, вновь стало пасмурно, и я уже почти собралась снова идти на мост, как вдруг все исчезло, и появились вы… — Ровена поморщилась. — Какой странный сон, да, Годрик? Я чувствую себя, словно меня опутали чарами. Меня, мой разум, разум Ровены Равенкло смог кто-то смутить колдовством! Мерлин, я раньше думала, что это невозможно!
— Матушка отменяется, Медведь, — Салазар, похлопав Ровену по запястью, улыбнулся. Она наконец-то на него взглянула, взглянула так радостно, словно только что поняла, что они пришли, все закончилось, и вражеское колдовство ее разум, наконец, отпустило. Она выпустила руку Годрика, и крепко его обняла.
— Так… с ней что? — Салазар кивком головы указал на Хельгу.
— Вот ей, наверное, как раз Матушка и нужна, — Ровена высвободилась из объятий Годрика и озадаченно посмотрела на Салазара. — Я не знаю, что с ней. Она была здесь, когда это утащило меня.
— Годрик, ты говоришь, у меня паранойя? — спустя несколько секунд, вдруг желчно спросил Салазар. — Эти странности происходят из-за нее. Я же вам говорил, что с ней больше вопросов, а я такого не люблю. И сейчас сработала Красная Тревога, значит, нападение на Хогвартс произошло изнутри, а не извне. И Хаффлпафф в самом центре всех этих странностей. Это с ней как-то связанно, я чувствую.
— Послушай, не делай скоропалительных выводов… — начал было Годрик, как его прервала Ровена, воскликнув:
— Что с тобой, Салазар? Ты словно болен… Ужасно выглядишь.
Салазар устало провел ладонью по лицу. Стоило Ровене упомянуть об этом, как он снова почувствовал себя невыносимо измученным. Волна адреналина уже схлынула, и сейчас организм настойчиво требовал уложить себя в горизонтальное положение и поспать с недельку. Салазар едва стоял на ногах. Это колдовство… оно и по нему ударило. Ровене оно подействовало на разум, на Годрике, похоже, вообще никак не сказалось, а он чувствует себя измочаленным, как после тяжелейшего магического поединка.
— Пойдемте отсюда, — устало сказал он, опираясь спиной о стену.
Тем временем Годрик,,водивший палочкой над Хельгой и что-то монотонно бубнивший себе под нос, вдруг радостно воскликнул — Хельга открыла глаза. В начале они были бессмысленными, как после долгого сна, затем Хельга узнала лица столпившихся вокруг людей и рывком села.
— Что произошло? — испуганно спросила она. Ровена ободряюще пожала ее руку.
— Нам как раз это и хочется от вас узнать, — хотя и Салазар чувствовал себя плохо, все же сарказма он сдержать не мог.
— Вы ничего не помните? — быстро спросил Годрик.
— Ничего… Я просто шла по коридору, осматривала замок, а потом вдруг… нахлынуло. Я совершенно ничего не помню, что было дальше. Хотя… вроде бы мне снился какой-то жуткий сон. Сон будто кто-то меня душит. Что-то черное и вязкое схватило меня и душило. Правда, это было в самом начале, а потом все, я больше ничего не помню.
Ровена с Годриком переглянулись.
Много странностей и каверз им устраивали как магия, призванная ими для возведения Хогвартса, так и магические удары недругов, время от времени, посылавших магию искать их. Но ни разу это не происходило так. Всегда на всех действовало одинаково, и они всегда знали, как бороться. В этот раз все произошло по-другому: и удары по ним пришлись разные, и что делать никто не имел ни малейшего понятия. Может, так и было задумано, и каждого «прощупывали» по отдельности? А может, нападающих было несколько?
— И самое примечательное, — Салазар словно продолжил общие раздумья вслух, — что не прошло и трех дней с вашего приезда, леди Хельга.
Волшебница медленно повернула к нему голову. Он смотрел на нее злым уставшим взглядом, в котором в большей степени виделось недовольство тем, что ему предстоит разбираться с новой проблемой и новым врагом, а не тем, что ему плохо, или он действительно ее подозревал.
Впрочем, подозревал он ее с самого начала знакомства, и сегодняшнее происшествие никаких новых красок в это подозрение не добавило, лишь окончательно утвердило его во мнении, что подозрительность на ее счет — это правильно.
«А не пойти ли вам с вашей подозрительностью, как выражается Олаф, в задницу?» — спросил раздраженный голос в его сознании.
Салазар скривил губы. Он настолько ослаб, что позволил этой магглорожденной ведьме читать свои мысли. Салазар послал короткий, такой мощный, настолько он мог сейчас создать, магический отпор, и сразу почувствовал, что его разум освободился. Он смотрел Хельге в глаза и видел ту же смертельную усталость, что владела и им. Казалось, сеанс легилименции, ею устроенный, оказалось последним, на что она сейчас была способна. Салазар знал, что у нее даже сил закрыть свое собственное сознание нет, и с радостью бы воспользовался этим, если бы сам не был слишком слаб.
Так глядя друг на друга уставшими неприязненными взглядами, они не заметили, как уснули, прислонившись к противоположным стенам, пока Годрик и Ровена отдавали распоряжения слугам и бурно спорили о том, закрывать ли это крыло или нет.
Когда Ровена обернулась к ним, они уже крепко спали, и палочки обоих по-прежнему были направлены друг на друга. Она вспомнила, что это произошло сразу же, как Хельга очнулась — Салазар направил на нее палочку, а Хельга после первой же реплики Салазара сделала тоже самое. Ровена медленно притянула за собой Годрика, указывая на них.
Между кончиками палочек Салазара и Хельги плясал крошечный огонек радикально черного цвета, такого же как и тьма, что была здесь совсем недавно.

---

***

Глава 4. Искатель

Хочешь — уйдем, знакомясь,
В тысячу разных мест.
Белые копья звонниц
Сломим о край небес.
Нам ли копить с тобою тревоги,
Жить и не жить, боясь,
Станем спокойно среди дороги,
Плюнув на талую грязь…
Р. Мандельштам

Вилась неторопливо ухабистая узкая тропа, вроде как совсем недалеко от моря, однако вокруг простирался, можно сказать, дремучий лес. Обширный, заросший травой и кустарником; вековые ели разлапистыми ветвями заслоняли дорогу, папоротник кружевными зарослями по обеим ее сторонам норовил загородить путь всадникам, а крошечный лоскуток синего неба над головой не мог развеять полумрак и сырость Ликаонского леса.
Люди на верховых и три тяжелые повозки с трудом пробивали себе путь на этой тропе, продвигаясь вперед медленно и тяжело, помногу раз останавливаясь то сменить колесо, то поменять уставших тягловых лошадей.
Хельга извелась. Столько всего нужно было с собой прихватить, чтобы обосноваться в Хогвартсе. Ее люди, ее самые близкие люди, ее помощники — они будут с ней в чужом замке. Будут поддерживать в случае необходимости. Мало ли как потом сложится… Все трое — чрезвычайно сильные волшебники… все трое чрезвычайно много знающие. Обычно соединение этих двух качеств в одном человеке приводят колдуна к столкновению с другими чародеями — как открытому, так и тайному: магические поединки между колдунами, противостояние магических кланов, распри, постоянная борьба за артефакты, земли, за власть над магглами. Как будто мало нам начавшейся агрессии магглов, набравших мощь и цивилизовавшихся настолько, что у них появилась сила, способная сплотить их всех против одного врага. Церковь.
Мысли Хельги странным образом диссонировали с мыслями Салазара.
Слизерин мерно покачивался в седле. У магглов появилась сила — церковь , которая способна объединить их всех против одного врага. Чрезвычайно полезная вещь — враг. Назовите имя врага и натравите на него людей, объяснив им, что из-за него-де у вас околела корова, а у снохи послеродовая горячка, и что-то мало в году урожая… в общем, все горести у вас из-за него, врага. Люди пойдут, люди внушаемы. Люди позабудут о своих делах и хлопотах и объединятся для борьбы с врагом. Очень удобно. Очень удобно отвлекать таким образом от главного. От человека, что назвал имя врага, и который, в то время как народ занят расправой над супостатом, в спокойной обстановке, не спеша решает свои проблемы.
Люди внушаемы. Из них получается идеальное оружие.
Ему выпала честь встретить великолепную леди Хельгу из дальнего морского путешествия и проводить ее в замок. Это так вдохновляюще. Так прекраснодушно. С их стороны. Салазар не сдержался и скривил губы. И как они это обставили? Право, достойно искреннего восхищения. Обвели его вокруг пальца, как мальчишку… Сам виноват. Нужно всегда помнить, что если Равенкло чего-то возжелает, она обязательно этого добьется. Тем более при моральной поддержке и самом действенном участии Медведя.
Что ж, выполним миссию достойно.
Хаффлпафф сразу же должна уяснить правила игры. И понять, что ей здесь не рады… он не рад… Чтобы не подходила, не заводила с ним никаких бесед. Он должен терпеть ее в замке, но он не обязан терпеть ее возле себя. У него полно своих дел и обязанностей, не хватало еще, чтобы Четвертый — такая Четвертый — чувствовала себя как дома в Хогвартсе. В их Хогвартсе.
Это не ее дом. И никогда им не станет.
Он покосился на Хельгу. Та ехала рядом, держа своего гнедого коня вровень с его Агатом. Стремится показать себя равной ему, а не ведомой. Ну-ну…
С ней шестеро. Две девушки — вроде как колдуньи, не поймешь, в каждой присутствует что-то не совсем ясное. Пока неясное, но он обязательно разберется. Нельзя пускать в замок того, кого он не может разгадать. Он должен быть в курсе.
Двое мужчин — судя по виду, братья — определенно, магглы. Правда, тоже какие-то странные. В чем эта странность заключается, Салазар понять не мог. Но то, что она была — это точно. Какой-то взгляд у обоих… Такой бывает либо у отпетых душегубов, либо у святых отцов. Невинный и чистый, сама доброта. Надо поручить их Тиадрику. Пусть приглядывает за ними… и пусть натравит на них Хомаду.
Так, третий… Вот насчет третьего все было предельно ясно с первого взгляда. Воин. Всё.
Человек, выполняющий предназначение воина, живущий жизнью воина, имеющий свое собственное кладбище, воин, имя которого в одних местах проклинают, а в других — воспевают в благодарственных молитвах, воин, который к сорока годам (а мужику, кажется, все сорок есть) остался без серьезных увечий… Можно сказать, если человек — настоящий воин, это определяет все.
Его нужно опасаться. Похоже, верен, как пес. За хозяйкой бдит беспрестанно. И, несомненно, уже записал Салазара в список потенциальных врагов. А в этот список, скорее всего, заносились девяносто девять человек из ста встретившихся на жизненном пути Хаффлпафф. Так, на всякий случай.
Видимо, не нравится ему отношение Слизерина к Хаффлпафф. Ой, как не нравится. Салазару до Хаффлпафф дела нет. Не будет лезть, сделает столько, сколько сможет, полезного для школы — для нее все пройдет хорошо. Сбежит потом, конечно, так как никакой равной среди них она не станет. Он постарается, чтобы так оно и получилось. Чтобы любые ее ненужные инициативы пресекались на корню. История сражения с драконом многое объяснила. Примечательный случай — великая и могучая чародейка Хельга Хаффлпафф струхнула и не смогла победить дракона, а какая-то девица из ее свиты — смогла. Ее, что ли, позвать Четвертым? Была бы нормальной волшебницей, тогда можно было бы подумать…
У Салазара было своеобразное чувство юмора.
Последним в свите Хаффлпафф был ребенок — мальчик лет семи, бледный и болезненный на вид, к тому же нелюдимый и, видимо, крайне не желающий ехать в Хогвартс, судя по тому, как грубо он отвечал на все вопросы Хаффлпафф. Мальчик старался ехать позади обоза, подальше от остальных, всякий раз огрызаясь в в ответ на попытки кого-либо из ее людей предложить ехать с ними. Интересный парнишка. Может, сын Хаффлпафф? Совсем на нее не похож, но все же, а вдруг? Сильный колдун, между прочим. Магия буквально клокочет в нем, парень едва может ее сдерживать, это видно… причем в этой магии уже явно наметился крен. Темные искусства. Салазар слегка сузил глаза. А что? Совсем неплохо. Забрать бы мальчишку к себе в ученики… Он вновь покосился на Хаффлпафф. Нужно придумать, как это сделать. Зачем, интересно, она тащит его с собой? Это необходимо узнать в первую очередь. Он должен заполучить этого парня в ученики. Детей, правда, они еще не брали. В Хогвартсе учились молодые люди от четырнадцати до двадцати лет… но для мальчишки он сделает исключение. Главное, чтобы Ровена его не перехватила. Она любит собирать вокруг себя самых одаренных учеников.
Это свита Хаффлпафф. Еще целых три повозки скарба. Видимо, собралась обосноваться здесь всерьез и надолго.
Сама она… Салазар дал своему коню шенкелей. Сама она… Все же, это нужно будет решить им троим.
Потому что он не обнаружил в ней никакой магии. Ничего. Словно перед ним обычная маггла. А так не бывает… слишком велика слава Хаффлпафф как колдуньи. Возможно, это мистификация — весь ее Дар, все ее чудесные способности, случаи целительства и участие в магических поединках с известными и сильными волшебниками — все это ложь, ловкая увертка. Призванная обмануть их… а возможно, все сложнее — ей создали легенду, чтобы найти и уничтожить замок. Если так оно и есть… Салазар уже отправил гонца, чтобы вызвать Гриффиндора и Равенкло из замка в расположенную рядом деревушку Хогсмид. Хогвартс был построен ими рядом с ней, с этой деревней. Когда-то ее основали савраты — черные слуги-ведуны Великой Маб, которых она вела за собой на войну с Элвиром – королем изумрудного Эрина. Один из отрядов отбился от основной армии, затерявшейся позже в горах, да так здесь и обосновался. На боевом стяге отряда красовался вепрь* — древний символ войны. В честь него и назвали деревню. Ровена и Годрик решили не отступать от традиции и увековечить вепря в названии замка. Салазар с ними согласился. В малом он всегда любезно соглашался. Самое главное — управлять большим.
…Возможно, и Салазару было крайне неприятно думать, что это правда, но все же, возможно, Хаффлпафф сильнее и закрылась от него, потому он и не чувствует ее силы.
Маловероятно. Иначе бы она убила дракона.
В общем, вывод неутешителен. С этой Хаффлпафф и ее людьми одни вопросы и ни одного ответа. Так что это даже хорошо, что он отправился ее встречать. Ни Медведь, ни Ровена не стали бы проверять, уж слишком Хаффлпафф известная, а потому надежная персона. Хотя… Ровена. Вот с ней никогда наперед не скажешь. Она могла и проверить… но вряд ли бы сообщила им результаты своей проверки.
Конь Хаффлпафф неспокоен. Фыркает, то и дело трясет головой, никак не хочет идти шагом. Она же преувеличенно безмятежна... да, демонстративно безмятежна, что тут говорить! Смотрит вперед, ведет коня дюйм в дюйм вровень с ним. Подбородок гордо вскинут. Вид оскорбленной невинности. Ну да… Салазар мысленно себе поаплодировал. Он все обставил правильно. Когда она сошла с корабля, когда стала разговаривать с ним, лучась радушием… вот тогда он крайне жестко и крайне доходчиво объяснил ей, что здесь ей не рады. Что здесь ей не место.
А раз так, пускай и не ждет, что он будет обходиться с ней как с равной. Пусть сразу поймет, что уж он никогда считать ее Четвертым не будет. Это Медведь с Ровеной пусть оказывают ей почет и расположение, а он… она сразу должна понять, что его не то что своим союзником, а даже нейтральным к ней соседом считать бесполезно. Уже поняла.
Отлично.
А пока он разберется со всеми этими окружающими ее странностями. Как-никак, безопасность замка в первую очередь лежит на нем. Нужно будет… А ведь это решение! Марика. Идеально подходит. Нужно будет придумать, как лучше всего заслать ее к Хаффлпафф. Она проследит.
Заросшая травой тропа стала совсем непроходимой из-за поваленных деревьев и валежника. Этой дорогой в Хогсмидскую лощину через Ликаонский лес не пользовались очень давно. Через Абхайн построили мост, и дорога свернула и пошла в стороне, именно по тем местам, через реку. Лесом ехать и дольше, и опасней. В изобилии водились волки… и не совсем волки. Собственно, Ликаонский лес был обязан своим названием именно этим «не совсем». Салазар не хотел вести отряд через людные места. Чем меньше людей видят их, видят чужеземцев, тем лучше. Свита Хаффлпафф имеет откровенно экзотический вид, у людей возникнут ненужные вопросы, люди загорятся любопытством, а любопытство порождает изобретательность в его удовлетворении… ни к чему все это.
Салазар поднял руку, командуя привал, и остановил коня. Темнело — нужно ставить лагерь на ночлег.
Рядом натянула поводья Хельга. К Салазару подъехал Бернвик, аккуратно отставив своего коня на точно выверенное от Салазара расстояние, и вопросительно взглянул на своего господина. Тихо приблизился Олаф на своем мощном светло-сером коне.
— Объявить привал.
Послышалось гудение рожков, и их небольшой отряд разомкнулся. В небольшой просеке между деревьями были поставлены повозки, разожглись бивачные костры, люди распрягали коней и вешали им кормушки. Хельга помогала женщинам. И еду-то она предпочитает готовить обычным способом. Он даже не видел, есть ли у нее палочка или нет.
Салазар повернулся и зашагал к своим людям назначать смену в ночной караул. Рядом с его людьми стояли те трое из свиты Хаффлпафф. С первой же ночи ему было поставлено жесткое условие, что если уж он берется обеспечить охрану отряда, то их включить в эту охрану необходимо всенепременно. В общем, ясно показали, что доверяют они ему в той же степени, как и он им.
Отлично. Ему всё равно, лишь бы не мешали и не вмешивались со своим новаторством в их четкий порядок.
— Смена как обычно. Но сегодня освободи Ротбарда. Он будет мне нужен, — сказал он Бернвику.
И только успел отвернуться от него, как что-то, взметнув волосы, просвистело возле самого его уха. Салазар тут же распластался на земле. Краем глаза он заметил, что Бернвик трубит тревогу, а Олаф метнулся к хозяйке.
Посыпался град стрел. Салазар, вытаскивая волшебную палочку и меч, увидел, как замертво падают Аврик и Вильгельм, и вскочил на ноги, палочкой обводя над головой широкий полукруг. Над лагерем повис призрачно-зеленый щит, и поток стрел прекратился — они отскакивали от колдовской сферы, так что невидимые лучники быстро сообразили, что стрелять бесполезно.
Салазар сосредоточился.
Дело плохо… среди них колдун. Сильный.
Его люди и трое из свиты Хаффлпафф сгруппировались вокруг женщин и мальчика, двое вышли вперед, защищая Салазара. Тихо вокруг. И лес притих. Салазар мельком оглянулся. Убитых больше нет, как и раненых. Только Бернвик вытаскивает стрелу из бедра. Странно... до того, как он успел возвести щит, стрелы летели с ужасающей частотой. Они должны были… ну, да, на таком ограниченном пространстве люди должны были быть буквально пригвождены к земле, как жуки в коллекциях.
Это либо везение, либо…
Додумать свою мысль Салазар не успел. Из-за деревьев и кустов вышли люди. «Человек пятьдесят», – оторопело подумал он. Но как? Как такой отряд прошел незаметно? Подошел незаметно…

Крайне важно, необходимо даже, уметь выносить определенные мысли на самый верхний уровень сознания, чтобы то, что нужно… чтобы истина крылась глубоко внутри и ни в коем случае не была прознана.
Мало ли какими навыками легилименции она владеет...

Люди окружили их плотным кольцом и целеустремленно, молча двинулись на них с поднятыми мечами.
Нужно убить одного… как можно зрелищней. И тогда они либо сбегут, либо навалятся всем скопом. Тогда нужно убить главного.
Салазар уставился на человека в сером. А главный у них колдун. Он его чувствовал раньше, а теперь тот додумался загородиться.
Хотят убить или нужны пленники? И тут же, словно отвечая на вопрос, все окружившие их разом бросились в атаку.
Получили приказ. Невербально.
Очень сильный колдун.
Его люди и воины из свиты Хаффлпафф ринулись в бой. Две ее девушки загородили мальчика, каждая вытащила из-за пояса длинный обоюдоострый кинжал. Он не видел этого… они тайно носят оружие. В складках юбки спрятаны ножны. Интересно…
Слева Бернвик разрубает первому нападающему горло, справа – Ротбард подсекает громилу с кистенем, стаскивая с него вязаный кольчужный шлем… Удивительно, как много можно увидеть и подметить, когда сам тоже в гуще драки… рубишь, толкаешь, бьешь, режешь…
Салазар отшвырнул от себя хрипящего кровью воина, со свистом рассек палочкой воздух и крикнул:
— Piro!
Вспыхнуло изумрудное пламя, охватившее воинов-неприятелей. Они все должны погибнуть, сгореть… Жаль только, что они об этом не знали! Пламя лизало их холщовые рубахи и штаны, скользило по кожаным курткам… они были даже без доспехов, при одних только поясах поверх курток, у каждого заткнут за пояс маленький арбалет, кинжал, серебряный рожок, и у каждого висит кисет из плотного красного сукна… Салазар словно в тумане замечал малейшие детали их одежды, пока страшное, в другое время обязательно смертоносное, пламя охватывало их всех, а эффекта не было. Они шли сквозь огонь целые и невредимые.
Салазару не хватило сил удерживать пламя дольше, и огонь спал, не причинив ни малейшего вреда нападающим. Очень сильный колдун… их неприятель, их главный, их предводитель.
Еще пятеро его воинов убито. Им нужна Хаффлпафф?
И уже во второй раз, словно читая его мысли, колдун в сером взмахнул окровавленным мечом и, указывая им на Хаффлпафф, крикнул своим людям:
— Эту брать живой. Остальных — вырезать.
Это был первый приказ, услышанный ими с начала нападения.
Запугивает…Он специально говорит это вслух сейчас, чтобы напугать. Кого? Ее или ее защитников? Все стало донельзя понятным. Борьба идет на истребление. Никаких выкупов, никакой жажды наживы… им нужна только ведьма. И сразу ворох вопросов… Над которыми сейчас нет времени думать.
Убить… убить главного.
Срочно.
Салазар оттолкнул мечом от себя своего противника и двинулся к колдуну, рубящими ударами вправо и влево расчищая себе дорогу. Сзади раздался леденящий сердце вопль. Салазар обернулся и увидел воина, стоящего на коленях перед мальчиком и зажимающего ладонями лицо. Мальчик с мрачной ухмылкой оттолкнул его носком сапога и повернулся к другим нападающим, которые, видно, слегка опешили от такого мощного отпора, не ожидаемого ими от ребенка. А ребенок-то сражается без палочки. Умеет управлять стихийной магией, направлять ее в нужное русло… причем ему нравится чувствовать свою мощь, нравится убивать.
Силен. Но если он возьмет его, нужно… Когда он возьмет его к себе, нужно это решать — убийство должно быть рутиной, необходимостью, но никак не удовольствием. Нужно это решать…
Если они выживут. Еще трое его воинов из двадцати. Арнальд, его ученик…
Салазар решился.
Небо заволокло тучами. Моментально. Тучами со зловещим багровым сиянием по краям, которое быстро разрослось, захватывая темные облака собой, и вскоре небо над головой стало сплошь густо-бордовым так, словно это было небо преисподней. В землю начали бить молнии. Они разили людей, избирательно людей в серых вязаных шлемах, которые бегали по поляне, охваченные пламенем, пока кто-нибудь из его воинов или людей Хельги не приканчивал их.
Их предводитель вскинул к небу палочку, но ничего сделать не успел. Салазар налетел на него, выбивая из его руки меч, выкручивая руку с палочкой. Двоих, охранявших предводителя, он убил, еще одного, бросившегося на подмогу, основательно изувечил, ткнув в лицо крестовиной меча.
Салазар схватил главаря за горло, приставив к нему меч, и отпустил заклинание. Мрак тотчас рассеялся, тучи разошлись, а молнии перестали бить в людей.
И вот что еще странно. Никто из людей Хаффлпафф не пострадал. Никто. А его люди погибли…
Воины неприятеля отпустили мечи, с напряжением и страхом смотря на Салазара и своего главаря. Их осталось мало, очень мало, но все равно больше, чем осталось его людей.
Они все умрут.
Салазар сдернул шлем с головы своего пленника. Немолодое усталое лицо, щеку рассекает уродливый шрам, глаза равнодушные. Показное равнодушие. Независимость натуры… Ну-ну, посмотрим.
— Внятно и быстро говори, кто тебя послал? И зачем тебе нужна Хаффлпафф?
Воин молчал.
— Отлично.
Салазар кивнул Бернвику. Тот подошел, с ходу пнул воина под коленку, а затем, когда он упал, добавил ударом ладонями по ушам. Несколько человек из нападающих дернулись вперед, но были остановлены моментально приставленными к их горлам мечами.
— Заново. Кто тебя послал за Хаффлпафф?
Воин яростно сглотнул, но промолчал.
— Знаешь, у меня нет ни желания, ни времени тебя упрашивать, как пригожую девицу. Не хочешь рассказывать? Отлично. Ты же волшебник, и неплохой, как я вижу, и знаешь, сколько любопытных, изощренных, болезненных заклинаний есть, чтобы выведать правду. И все их я с удовольствием позволю применить моим ученикам. Бернвик!
Бернвик отошел на шаг от пленника и медленно вытащил из-за пояса свою волшебную палочку. Он только два месяца назад прибыл в Хогвартс, он еще почти ничему не научился, но его стихийная магия была сильна, и он частично умел ею пользоваться, за что Слизерин и выбрал его в свои ученики. Никаких заклинаний, позволяющих вытрясти из человека правду, он, естественно, не знал, легилименции еще не учился… но приказ был дан однозначно.
Пожалуй, можно и попугать.
Пленник почувствовал, что полностью покрывается мурашками от мерзкого ощущения того, что будто внутри него бегают скопища насекомых… мелких, жужжащих, проникающих во все внутренности и кости… неисчислимое множество… они крадутся, неотступно крадутся к его мозгу, к его сердцу…
Тело пленника выгнулось дугой, он истошно завопил.
Их много… все его естество состоит из нечистых тварей… черви, черви, они обратились в червей! Они грызут его изнутри, сворачиваются клубками, спариваются… Черви — это он.
— Нет!! — воин бился в судорогах.
Его люди испуганно переглядывались, будучи не в силах помочь своему предводителю. Девушки отвернулись, одна из них попыталась закрыть ладонью глаза мальчику. Тот смахнул ее руку и продолжал упрямо смотреть на пытки, хотя сам побледнел от испуга.
Мальчик научится.
Воины Салазара стояли спокойно. Они знали об этом забавном умении Бернвика — тот сразу его продемонстрировал по приезде в Хогвартс на слуге, непочтительно обошедшемся с ним.
Салазар лениво поднял руку, и Бернвик убрал палочку.
— Будешь говорить? — брезгливо спросил он у лежащего на земле пленника.
Тот, сотрясаясь крупной дрожью, поднялся и отрицательно мотнул головой.
— Продолжай, — равнодушно бросил Салазар Бернвику.
Бернвик поднял палочку, и тут же звонкое «Expelliarmus!» вырвало ее у него из рук.
Он и думать забыл о Хаффлпафф. Почти…
— Довольно!
Она вышла вперед с поднятой палочкой, из кончика которой вылетали золотые искры. Злится. Ну-ну…
— Леди что-то не устраивает?
— Да!
— Это проблемы леди, — Салазар пожал плечами, отворачиваясь от нее.
Олаф спокойно взвесил в руках секиру и сделал шаг вперед, но Хельга подняла руку, останавливая его.
— Сэр, я прошу вас прекратить пытки этого несчастного.
— Просите? Ну тогда… — Салазар сделал вид, что задумался, — нет. Как ни печально, я не намерен прекращать делать то, что считаю делать нужным.
— Послушайте…
— Можете спрятаться в повозке. Вы будете избавлены от столь угнетающего вас зрелища.
Хельга смотрела на него удивленно, словно не слышала его оскорбительного тона. Просто не понимала, зачем ему это нужно… да и вообще кому-либо нужно. Будто и не воспринимала Салазара всерьез. Будто сверху вниз.
Салазар невозмутимо вскинул подбородок, встретив ее взгляд, хмыкнул и отвернулся от нее к Бернвику:
— Подними свою палочку, Бернвик, и продолжай.
Олаф прищурил глаза, глядя на Салазара. Оценивал. Точно прикидывал, куда сподручнее ударить Салазару топором, чтобы сразу помер, а не дрыгался.
— То, что мы хотим узнать, необязательно узнавать с помощью силы, — молвила Хельга.
— Обычно это правило не действует, леди. Вам в вашей стране, в вашей семье… разве вам не приходилось сталкиваться с тем, что люди понимают… воспринимают только силу? Люди — великолепный материал для исследований. Доброе отношение большинство презирает, зато силу, примененную к ним, одобряют. Мягкое, ненавязчивое окунание в грязь. Правда? — он сделал легкий полупоклон в сторону пленника. — Вы же считаетесь искусной волшебницей. Так почему мне приходится объяснять вам простейшие вещи? Или вам, как магглорожденной, очень трудно понять очевидное?
— Это не очевидное, а то, что вы сами выдумали для себя, — Хельга подошла еще ближе. — Выдумали потому, что вам так легче жить. Я верю в людей.
— Поздравляю. И Мерлин с вами, — Салазар широко ей улыбнулся и махнул рукой Бернвику. — Продолжай.
Тот поклонился и подошел к своей палочке, валявшейся на траве. Поднять ее он не успел — Хельга вырвала ее у него из-под носа, применив Манящие чары. Теперь она сжимала в руке обе палочки и, склонив голову вбок, смотрела на Салазар, выжидая, что он предпримет.
Салазар вздохнул.
Ей что, так приятно будет сразиться с ним с неминуемым своим поражением? Или думает, что он не пойдет на это? Или надеется победить? Глупо.
Так нахально нарываться на открытое столкновение… иначе как глупой ее не назовешь. Глупая Хаффлпафф.
Впрочем, что и требовалось доказать.
— Леди понимает, что она делает? – осторожно, будто у душевнобольной, спросил он.
— Вполне.
— Ну что ж… — Салазар сделал шаг в ее сторону.
— Госпожа приказывает? — громко спросил Олаф, поднимая секиру и становясь между ними.
Салазар холодно, подчеркнуто равнодушно смерил его взглядом.
— Олаф, обожди, — Хельга положила ладонь на его локоть, не отрывая взгляда от Салазара. — Если я заставлю его говорить, не прибегая к пыткам, вы сохраните ему жизнь?
— Нет.
— Что? — казалось, теперь все же скинуть напускное равнодушие леди соизволила.
— Зачем? Чтобы он вернулся к подославшему его? Он сильный колдун, и теперь у него к обязанностям наемника прибавились еще и личные счеты.
Все при этих словах взглянули на пленника.
В его глазах, уже принявших осмысленное выражение, плескалась жуткая черная ненависть.
— Как мы все и видим, — закончил Салазар задумчиво. Затем деловито продолжил:
— Так в чем дело? Мне постоянно приходится объяснять вам очевидные вещи, леди, словно вы не от мира сего. К тому же, как, любопытно, вы собираетесь заставить его говорить, не пытая?
— Раз вам любопытно, то позвольте мне это сделать, — отрезала Хельга. — А личные счеты и долг... Заклинание забвения. Странно, что МНЕ приходится объяснять вам очевидные вещи.
— Вам прекрасно известно… хотя, может и нет, вы же — леди без должного происхождения, а, значит, и воспитания, — презрительно протянул Салазар, с удовольствием подмечая, что Олаф при этих словах сжал древко секиры до побеления костяшек.
Если здоровяк выйдет из себя… а он выйдет… уже немного осталось… будет весьма полезно узнать, на что он способен. За свою жизнь Салазар не беспокоился. Он не был самонадеян… до определенного рубежа, впрочем, но позволить себя убить неотесанному варвару с чудо-секирой в руках — вряд ли Салазар это позволит, и не просите.
Он хмыкнул. Даже неловко как-то… Так мило они повелись, так откровенно, развратно даже подставились. Всегда лучше узнавать людей в непринужденной обстановке… такой, как эта. Вся подноготная, все страхи людские, все самые мерзкие закоулки душ распахиваются. В минуту опасности становится видна сокровенная изнанка человеческая. А ты успевай только запоминать… и после использовать, конечно.
Право, неловко. Как дети малые…
— Так вот, леди, есть возможность сломать блок. Воспоминания спрятаны, пусть глубоко спрятаны, пусть невероятно искусно спрятаны, но они спрятаны всего лишь. Если они есть, их возможно достать. А каким способом и как скоро — это зависит лишь от искусности волшебника. Потому, если нет воспоминаний, а это означает — для тех, кто не понимает — нет человека, то нет и проблем. Главное — убрать за собой. Труп, я имею в виду.
— Очень занимательно. Благодарю за столь толковые, но совершенно ненужные объяснения, — Хельга холодно смотрела на него. — И все же пытки прекратятся.
Обернувшись к Олафу со словами: «Отойди назад!», она взмахнула волшебной палочкой. Пленника словно что-то подняло с колен, заставило его выпрямиться и вскинуть голову.
Медленным речитативом Хельга произнесла:
— Dicenda tacenda loqui.
Олаф чуть шевельнулся. Госпожа… ладно, не будем пока вмешиваться.
Пленник закрыл глаза. С его лица спало осмысленное выражение, оно стало мирным и чистым, как у ребенка.
— Кто послал тебя? — тихо спросила Хельга.
Пленник поднял руки и как-то очень беззащитно прижал сжатые кулаки к подбородку, словно испытывал крайнюю степень то ли волнения, то ли смущения, и не знал, говорить ли что-нибудь, раскрыть ли тайну, если вдруг его за это могут наказать и отругать. Совсем как ребенок.
Хельга ждала.
Наконец пленник принял решение.
— Не скажу.
И наивно, нежно улыбнулся.
— Есть такое заклинание умопомрачения? — громким шепотом вопросил Салазар у Хельги. — Леди часто использует его в своем ордене?
Нужно вывести ее из себя. Нужно, чтобы она открылась. И произнесла наконец настоящее заклинание, а не этот набор слов. Кого она пытается обмануть? Он уже поднаторел в этих делах, общаясь с Ровеной. Та тоже частенько использовала заклинания невербально, ложно говоря вслух совсем другое. Заклинания очень редко кому открывались, редко позволяли овладеть ими, и те, кому это удавалось, берегли открытое, доверенное им Творцом волшебство, как зеницу ока.
Все это время он держал палочку направленной на пленника. Никто этого не видел, жаль. Салазар очень ловко скрыл ее полой плаща.
Хельга слегка нахмурилась. Неправильно. Это неправильно. Заклинание должно было подействовать. Пленник должен был поверить, что он в безопасности, и поверить, что обязан говорить ей правду.
Хельга снова произнесла заклинание, на этот раз громко и четко, произнося его по слогам, точно старалась специально для Салазара, а потом властно повторила:
— Кто тебя послал? Отвечай.
Салазару пришлось отметить, что в умении управлять голосом ведьма весьма преуспела. Тут и без волшебной сущности заклинания захотелось ей подчиниться. Опасное умение.
Пленник молчал, раскачиваясь взад и вперед. Его взгляд, подернутый пеленой обожания, тихой радости и общего довольства происходящим, методично останавливался на каждом из окруживших его. Все угрюмо глядели ему в ответ.
— Отвечай, — повторила Хельга, уже волнуясь.
Пленник медленно перевел взгляд на нее, и его лицо расплылось в блаженной улыбке.
— Ты так прекрасна.
Хельга растерялась. Заклинание всегда действовало, это — ее заклинание, оно само нашло ее, оно выбрало ее и открылось ей. Заклинание никогда не подводило, а сейчас вдруг подвести решило.
Салазар хмыкнул и нарочито шумно отпихнул от себя валяющийся меч одного из убитых воинов.
— Ну повеселились, и будя. Ваше колдовство не действует, леди, мне искренне жаль. Вас.
И без перехода, не меняя интонации, не смотря на пленника даже, он вскинул руку и сказал:
— Avada Kedavra.
Брунгильда вскрикнула, Ирма прижала к себе мальчика. Остальные были спокойны. Ошарашенно спокойны.
Хельга медленно повернулась к Салазару:
— Зачем?
Ее лицо абсолютно ничего не выражало.
— Он не нужен, — твердо ответил Салазар. — Пытать его — вас раздражать, отпустить — себе дороже.
— Вы и остальных убьете? — пальцы Хельги начали мелко дрожать.
— Если таковы будут ваши пожелания. Что, нет? Ну так нет нужды убивать их. Наемникам никогда не разглашают суть задания.
— Нельзя было его убивать.
— Правда? Поверьте, я прекрасно могу обойтись без ваших советов.
Салазар встретился взглядом с Олафом. Здоровяк смотрел испытующе, холодно. Наверное, размышлял, стоит ли прикончить его прямо сейчас, либо подождать, пока договорит госпожа.
— Это не совет.
— Даже еще не ужинали… Бернвик, собери людей! Нужно найти новое место для ночлега. Этих связать.
Хельга неверяще смотрела на убитого. Так просто… Он сделал это. Легко.
Что ей делать? Что же ей делать? Хельга чувствовала, как больно ее ногти впиваются в кожу в сильно сжатых кулаках.
Она позволила. Он убил.
Эта мысль наконец помогла ей понять. Она впустила в себя, приняла тот факт, что она позволила , да-да, именно позволила убить пленника, безоружного, беззащитного, слабого. Она не отрицает этого, она уже согласилась с тем, что произошло… она позволила.
Ведь если она думает об этом в прошедшем времени, если она верит в то, что он мертв, что ничего уже не изменишь… она позволила.
Потому что иначе сейчас бы она напала на Слизерина.
А она стоит и смотрит, как суетливо собираются ее люди и его, как связывают пленников, как затаптывают костры и отвязывают лошадей.
Смотрит. Почти спокойно.
Хельга отвернулась и пошла к своему Орлу. Она рассеянно провела рукой по крупу коня и зарылась лицом ему в гриву. Хельга знала, что нельзя. Нельзя демонстрировать чувства, нельзя казаться слабой. Слизерин наблюдает за ней. С самого первого момента их встречи он наблюдает за ней, оценивает ее, ищет слабое место. Она для него — материал, любопытный экспонат, который весьма полезно изучить. И пока он свое любопытство не удовлетворит, не успокоится. Он хочет определить для себя все ее слабые места и сильные стороны, чтобы после отнести ее либо к своим врагам, либо к прочим. Друзей у него нет, Хельга это точно знала. Ей нельзя позволять подвергать себя экспериментам, призванным удовлетворить любопытство Слизерина. Ей еще жить в этой стране, а она уже с первых шагов допустила промашку. Нужно взять себя в руки.
Хельга вскочила на коня. Голова поднята, подбородок гордо вскинут, спина идеально прямая, руки в черных дорожных перчатках уверенно держат поводья:
— Брадгар! Трувор! Зажгите костер и положите в него тела погибших. Остальные за мной!
Братья двинулись выполнять поручение, но были остановлены взмахом руки Салазара:
— Вы собираетесь сжечь их? По варварскому обычаю, да? Но тогда души их не попадут в рай.
— Вы смеетесь? — Хельгу ситуация раздражала все больше и больше. Раздражение длилось с самого начала знакомства со Слизерином и ровным охристым цветом окрашивало весь их пятидневный путь, и к нему временами примешивались еще и непонятная грусть и вполне понятное удивление этим человеком. Сейчас раздражение вскинулось, вспенилось, возросло до того, что Хельга испытывала уже почти ненависть к этому человеку, на ее глазах сначала пытавшему пленника, а затем убившему его. На ее глазах. От этой мысли ее вновь захлестнула апатия.
Она понимала, что теперь Салазар Слизерин будет для нее главным раздражающим фактором. Ничего, она привыкнет. Люди вообще обладают удивительной способностью привыкать к чему угодно. Привыкать и считать привычное в норме вещей.
— Какое вам дело до заветов христианства? — вяло продолжила она.
— Мне — никакого, — Салазар отпил из своей походной фляжки. — Просто раз мы живем на христианской земле, в местах, достаточно густо населенных добрыми христианами, появление немаленького кострища с останками предметов, возможных для идентификации их с человеческими костями, вызовет вполне справедливый вопрос: «Кто тот Антихрист, что совершил такое? Небось, опять поганые колдуны чудят?! Ату их!» Вам это надо? Вот и мне нет.
— А бросить их здесь на съедение зверям вы считаете богоугодным делом?
— Повторяю, мне все равно — богоугодное оно там, не богоугодное. Я поступаю так, как в данной ситуации мне видится разумным поступать. Не думаю, что местное зверье оставит от них хоть что-то.
И отвернулся, давая понять, что разговор закончен. Лицо его стало небывало скучным, словно он начал свои объяснения вроде как с охотой, в середине монолога ему объяснять что-либо стало неинтересно, а в конце — почти вусмерть надоело. Потому он, точно и не желая знать ни ее возражений в частности, ни ее мнения в общем, кивнул Бернвику, чтобы тот выполнял, и пошел к своему Агату. Хельга сжала поводья сильнее и, склонив голову, в упор смотрела на Салазара, которого ее взгляд нисколько не смущал. Слегка напрягал, правда.
Наконец сборы были закончены. Связанных пленников оставили сидеть возле потушенных костров. Трупы люди Салазара сложили отдельно. Бледные и осунувшиеся Брунгильда и Ирма держали за руку хмурого мальчика, чья взбудораженность и временное оживление давно прошли, и сейчас он угрюмился еще больше. Братья из свиты Хельги, Брадгар и Трувор, подошли к телам и некоторое время постояли над ними, почти беззвучно что-то шепча.
За ними пристально следил Бернвик, не отнимая руки от рукояти меча. Потом он взглянул на Салазара. Тот чуть заметно прикрыл глаза...
Лагерь снялся, все расселись по коням и тронулись в путь.
Олаф ехал чуть позади Хельги, которая вновь вела лошадь вровень с конем Салазара. Стояла уже глубокая ночь, и крупные холодные звезды колюче сияли на бархатном небе. Что-то тревожило Хельгу, какая-то неправильность во всем произошедшем… во всем происходящем.
Смутное чувство лжи.
Проехав еще милю, они нашли подходящее место — заросшую высоким мятликом тенистую поляну — где и разбили лагерь.
…Хельга не думала, что сможет уснуть сегодня. Осталось так мало часов до рассвета, и скоро она встретится с оставшимися двумя. Гриффиндор и Равенкло. О Гриффиндоре она слышала многое и самое противоречивое, о Равенкло — лишь обрывочные сведения. Но если история города Хамельна правдива, то Равенкло действительно выдающаяся волшебница... А их даже не похоронили… Нет, не нужно думать об этом, не нужно… Слизерин. Тяжелый человек, сильный. Он сразу дал четкое понимание того, на каких условиях он намерен играть. Что же… пусть думает, что это игра. По его правилам. Разумеется. Пусть тешится. Если бы Рeteritum veritas сработало!.. Не думать об этом… Ни в какие игры, ни на каких условиях она играть не намерена. Для этого нужен интерес, смысл, а Хельга ничего подобного здесь не видела. Зачем это нужно? Зачем думать о человеке, просчитывать все его шаги, делать свои ходы, бороться с ним, плести интриги? Есть множество дел, которыми нужно заняться. Ему пока интересно играть людьми. А Хельга считала себя не вправе так вот развлекаться. Ей был дан Дар. Она хотела использовать его в полную силу, использовать по назначению. Никогда не растрачивать на пустое… Хоть бы малыш Унгерн так не переживал! Он сильный, он поймет. С ним сейчас Ирма, к ней он больше, чем к остальным, привязан. А то, что ему нравится видеть, как убивают… нравится убивать — тут другое. Это не нужно подавлять в нем. А, наоборот, необходимо показать ему, на что он способен, показать до конца… и тогда он поймет. И воспротивится этому. Пока же, вынуждена была горько признать Хельга, успехов никаких. Мальчик с упорством, достойным восхищения, умудряется опротестовывать и отвергать все ее уроки.
И все же она научит.

***
Салазар ждал.
Глубокая стылая ночь чародейским плащом накрыла их лагерь. Все спали. Сказывались усталость и треволнения, пережитые за день. А также умело наложенные засыпающие чары.
Собственно, только по этой причине спать завалились и часовые.
Салазар хмыкнул, плотнее закутываясь в свой плотный шерстяной плащ.
Дела идут так отлично, что, кажется, кто-то на небесах помогает ему. А еще сознание невольно порождает рифму. Он любил иногда звездными ночами сочинять стихи… его забавляли скальды с их наспех слепленными песнями, которые он считал бесконечно глупыми… рифмы «роза» — «угроза», «дама» — «прижала», «любовь» — «кровь»… все это его раздражало, потому как он считал, что в словах живет музыка, в них есть жизнь, и их, как и людей, нужно подбирать друг к другу, потому что верную пару находит лишь одно слово из ста. Пара истинная, где один изначально предназначен другому… они равны друг другу. Если найти такое слово, то родится поэзия. Настоящая, прекрасная, вечная.
Иногда звездными ночами у него это получалось. Но не сегодня.
И дело не в том, что сегодня звезды колючи и не склонны подстрекать к играм со словами, и даже не в том, что он удивительным образом один не спит в этом сонном царстве… Дело в том, что он ждет, а это не способствует рифмоплетству.
Шорох в кустах можжевельника справа обозначил, что его ожидание закончилось. Салазар, не торопясь, встал с бревна у костра, запахнул плащ и пошел в сторону шороха, держа в руках светящуюся палочку. Миновав кусты, на небольшой прогалине он увидел человека, который при появлении Салазара сделал шаг назад, а затем, помедлив немного, склонил голову.
— Дело сделано, господин.
— Да, я в курсе. Что с людьми?
— О, ваши воины в полном порядке. Ни одной раны, как я и говорил, стрелы Лепрена никогда не подводят.
— Отлично. Теперь рассказывай все, что помнишь из происходившего с тобой в тот момент, когда она колдовала.
Человек замялся, потом тихо начал:
— Странное… странное чувство, господин. Я словно спал, словно что-то липкое заволокло мой разум, а душа, наоборот, казалось, воспарила к небесам. Мне стало так спокойно, так хорошо. А она мне казалась богиней… словно сама Садб* сошла на нашу грешную землю, милостиво говорила со мной и…
— Ясно. Дальше можешь не продолжать — похоже, пойдут сплошные восторги, мне это неинтересно. Мое заклинание как тебе помогло?
— Ну, мне было хорошо и покойно, душа парила, разум спал, но на ногах все же будто висели тяжелые холодные свинцовые кандалы…
— Любишь ты все драматизировать, — усмехнулся Салазар.
— …так что говорить что-то против вашей воли я не мог, — закончил ночной гость, чуть возвысив голос.
— Отряд поведешь по Брентарскому тракту. В дорогу тронетесь дня через три. В Хогсмиде я пришлю к тебе человека, он выдаст плату.
— Господин пусть учтет Гинкмара и Алариха, убитых здоровяком, а еще троих вам незнакомых, покалеченных теми двумя и мальчишкой.
— Подкину еще пятьсот солидов. Устраивает?
— Ваша щедрость, господин, зачтется вам на небесах.
— Только на это и надеюсь, — Салазар подавил зевок. — Можешь ехать.
Человек не двигался с места. Злая судорога пробежала по его лицу и он, порывисто шагнув к Салазару, приглушенно заговорил, с трудом сдерживая ярость:
— Вы позволили пытать меня!
Салазар окинул его внимательным взглядом. Вечно так с этими наемниками. Требуют к себе деликатного отношения, благожелательности, и уважения безмерного к тому же, когда сами палец о палец ударить не могут… только при хорошем пинке. Неженки привыкли работать только в комфортных условиях. Напугать, что ли? Скучно…
Человек тем временем продолжал:
— Мы не договаривались так! Вы не должны были меня колоть, в дело сразу же должна была вступить Хаффлпафф!
— Вот у нее и спросишь при встрече, почему она медлила с твоим вызволением, — холодно сказал Салазар. — Не волнуйся. За подобные издержки профессии тебе предусмотрена награда. Я уже распорядился накинуть еще двести солидов.
Взгляд гостя смягчился.
— Господин прекрасен в своем великодушии.
— Знаю.
Салазар отвернулся, давая понять, что разговор окончен.
— Господин… Господин, теперь, после того как дело сделано, позволено ли мне будет… Позволено мне будет узнать, зачем вам нужно было заставлять Хаффлпафф колдовать?
Салазар не оборачиваясь, с тихим смешком ответил:
— Как учил древний восточный философ: «Познай врага своего». Ну а я говорю: «Познай того, кто в непосредственной близости от тебя». Это было испытание. Теперь я знаю, на что она способна.
«А также знаю то, что Хаффлпафф известен способ, как скрыть свой Дар. И это либо глупость, либо тонкий расчет. Ведь она не может не понимать, как скоро это ее умение раскроется».
И всем им будет лучше, если он точно выяснит, чего конкретно хотела в этом случае достичь Хаффлпафф. Чем скорее, тем… безопаснее.

_________________________________

*Вепрь занимал видное место в мифологии и культуре кельтов. Вепрей за их свирепость почитали священными животными, ассоциировавшимися с войной. Боевые шлемы кельтских воинов часто украшались гребнями в виде вепря; широкое распространение получили и боевые трубы в форме головы вепря.

* Садб — богиня, олицетворяющая кротость и красоту в кельтской мифологии.

---

***

Глава 3. Странница

Твоих далеких странствий
Свободен путь,
И время и пространство
Бессильны тут,
Бессильны все соблазны
Земных сует,
Ты знаешь все прекрасно
И видишь свет.
И. Тальков «Странница в ночи»

Могучий стук волн — сочный и тревожный — о деревянные борта большого, добротно построенного корабля, отдавался вибрацией по всему корпусу и стал вполне привычным звуком за все десять дней плавания.
Все десять дней море волновалось.
Хельга смотрела на себя в огромный отполированный щит, заменявший ей зеркало. Большие глаза светло-зеленого цвета — оттенка летней травы, уже обласканной палящим солнцем, — слегка раскосые, как у ее матери. Светло-каштановые волосы до пояса заплетены в тугую толстую косу. Чуть смуглая кожа и небольшие круги под глазами — признак вечного недосыпа из-за просиживания над книгами по ночам. Нос с легкой горбинкой, тонкие брови. Внешность немного необычная для ее народа. Большую роль сыграла кровь ее матери, рожденной в Бургундии.
Тревожная морщинка залегла меж ее бровей. Хельга до сих пор не знала, правильно ли она поступила, решив оставить свою страну, своих людей, свое дело и согласившись приехать в этот далекий, суровой замок. Приехать для того, чтобы, как говорилось в письме: «... стать одной из четверых защитников волшебного мира — хранителей остова чародейства среди океана темной ереси, вражды и невежества маггловского населения...»
Трое знаменитых, сильных, искусных волшебников, чья слава гремит далеко за пределами туманной Каледонии, хотят создать некий центр... некое средоточие сопротивления волшебства посягательствам магглов — воплощений зла... Благая цель, благородная, насыщенная искренностью и чистым восторгом.
Хельге было тревожно.
Эти строчки... они заставили ее дать свое согласие на приезд. Слишком были они наполнены откровенной враждебностью, фанатизмом, слишком сильно в них прописано крайнее... можно сказать — тупо-упрямое неприятие к магглам. Что если эта школа станет замкнутым, наполненным подозрительностью и снобизмом местом, где юных волшебников научат бояться и ненавидеть магглов? Еще больше, чем они уже боятся... От этого недалеко до прямой расправы.
Мать Хельги — Аделин Граммот — была магглой. И Хельга не замечала в ней ничего отличного от волшебников. Хельга вообще не видела в магглах больше пороков, чем их было у волшебников.
Она любила людей. И верила в них.
Хельга считала, что каждый человек должен иметь шанс исправить ошибку. В этом заключалась ее вера.
Конечно, огромная масса людей... магглов... они могут зажечь факелы и быть абсолютно искренне уверенными в своей правоте, когда идут сжигать дом селянина вместе с ним самим и его домочадцами, если полагают, что есть повод, чтобы сжечь. Они шли на убийство, но не убийством это считали, а свершением справедливости, честного суда... Толпа не думающая, не сознающая, не чувствующая.
Именно потому она страшна — собственных, своих мыслей и чувств не имеет, а насыщается мыслями и чувствами, ей внушаемыми.
Некто, признаваемым главным, имеющим право повелевать, внушает свое толпе. Этот некто может влиять на толпу и управлять ею и творить с ее помощью все, что угодно... и зло в том числе.
Сам, поддавшись силе внушения.
Но если разум каждого очистить от бессмысленной шелухи, пустых догм, внушаемых речами, книгами, обстоятельствами, то предстанет миру девственно чистый человек с зерном света в душе.
Это так.
Хельга горячо верила, что в душе каждого человека есть доброта. Просто нужно ее разбудить. Она помнила рассказанную ей в детстве историю, случившуюся во время становления христианства, когда подлый трусливый предатель — отступник... он был пьяницей, лжецом, распутником. Трижды он предавал доверившегося ему, и трижды это служило причиной смерти.
А на четвертый раз он покаялся... просто потому, что тот, кого он предал, простил его. Умирая, простил. И пусть прощение было неискренним, вымученным, пусть оно было дано в агонии, но так была сильна вера умирающего, что он смог внушить предателю мысль о раскаянии. А предатель уже падал в пропасть мрака. Совершив зло, он шел все дальше и дальше. Потому что повернуть назад было так страшно... Раскаяние — это самый большой подвиг. И самая ужасная пытка. Внушение умирающего позволило предателю совершить подвиг... и он погиб, не выдержав пытки. Он умер, но можно сказать, что душа его возродилась.
Хельга верила, что в каждом можно побудить силы для совершения подвига, для очищения, для совершения верного выбора.
Христианство... Главная, определяющая религия магглов. Хельга ее очень одобряла, так как считала, что она движет людей к свету. Потому что среди мрака и жестокости, когда каждый живет материальным, и «Homo homini lupus est», когда больше задумываешься, как выжить и вырвать зубами себе место под солнцем, необходимо что-то чистое, пока еще чистое, что-то такое, что побуждает людей становиться лучше, что-то такое, чему человек верит блаженной истовой верой. Христианство этим требованиям отвечает. Пока отвечает.
Хельга не считало религию виновной в истреблении волшебного мира. Их гонят те, кто не понимает, те, кому внушили...
Люди — слабы. Всегда нужно поддерживать в них пламя добра, иначе оно угаснет и человек затеряется во мраке и скоплении убеждений, придуманных истин, внушаемых догм. Хельга верила в людей и считала себя обязанной бороться с любым их притеснением.
Дар был дан ей для этого.
Если школа строилась для угнетения магглов, она намерена помешать этому.
Глухой стук отвлек Хаффлпафф от мыслей. Последовавший за ним длинный скрежет по борту заставил ее вздрогнуть.
Что-то не так.
И тут же, словно в подтверждение этого, корпус корабля сотрясся в сильнейшем ударе. Хельга не удержалась и повалилась на тяжелый, обитый свинцовыми пластинками сундук. Она, вцепившись в крышку сундука, едва смогла сохранить равновесие и не упасть на пол.
Корабль застыл. Ни одного движения.
Хельга бросилась к двери из каюты.
Коридор. Трап. Ступеньки наверх.
На палубе она оглянулась.
Темно. Луна едва проглядывает сквозь набухшие черные тучи. Море слабо серебрится.
Вода вокруг корабля странно неподвижна, нет даже слабой ряби.
— Госпожа, — раздалось над ухом.
— Что случилось, Олаф? — спросила Хельга, не оборачиваясь.
— Нас что-то... кто-то держит под водой, — в голосе Олафа слышался суеверный страх.
— Держит?
Хельга вынула из складок мантии волшебную палочку.
Быстро сказала:
— Людей в трюм. Живо!
Топот за спиной — Олаф поспешил выполнять приказ.
Хельга подошла к борту, к высоким, сделанным из прочнейшей лиственницы перилам, гладким и надежным, успокаивающим своей прохладой. Волшебница, держась за них одной рукой, вскинула другую и произнесла заклинание.
Небо над кораблем осветилось слабым, но достаточным для видения белесым сиянием.
Ничего и никого.
Правильно, оно пока под водой.
Оно еще не показалось над ним, и не покажется, пока не будет уверено в своей победе.
Хельга перегнулась за борт и крикнула:
— Substantia Revelio!*
Расплывчатый, туманный, светящийся призрачным зеленоватым сиянием образ — ужасный, пугающий — явился над водой.
Хельга отшатнулась. Стоящий рядом с ней Олаф выругался и, покрепче упершись расставленными ногами о палубу, сжал свой боевой топор.
В воздухе повисла тень чудовищно огромного монстра с оскаленной пастью, кожистыми заостренными крыльями, крупной рогатой головой, костистыми лапами и длинным хвостом с шипом на конце.
Тень раз в двадцать превосходила размерами их кнорр.*
Оставалось только мужественно поджечь судно.
— Повеселимся... — буркнул Олаф, а затем, крикнув «Видар!»*, прыгнул за борт, мигом уйдя под воду.
Хельга, судорожно вцепившись в перила, перегнулась через них так, что чуть не упала в море.
Лицо ее стало белым как мел.
— Ei der Daus! *— прошептала она, и, зажмурившись, шагнула за борт, описав палочкой полукруг вокруг своей головы.
Холодная, стылая вода. Ничего не видно. Неясная тень впереди.
Хельга чувствовала, что тяжелая дорожная мантия и украшения тянут ее вниз. Вспомнив заклинание невесомости, она смогла парить в воде.
Впереди в невесомой толще вода бурлила и пенилась пузырьками, и оттуда в ее сторону скользили темные тоненькие струйки чего-то вязкого и необычайно мерзкого на вид. Осветить Люмусом пространство перед собой и подплыть ближе к непонятной суете впереди Хельга не успела.
Что-то юркое бросилось к ней из этого подводного водоворота, схватило ее поперек талии и потянуло наверх.
Хельга не успела даже испугаться, как оказалась над водой.
Ее держал Олаф. Жесткие рыжие усы и борода обвисли, пропитавшись влагой, как и грубые косы, перевязанные шнуром из сыромятной кожи. По виску на щеку текла кровь.
Не обращая внимания на то, что рот и нос Хельги захлестывает вода из-за поднявшихся высоких ледяных волн, он тащил ее сквозь них к кораблю, а она чувствовала, что кожу на затылке стянуло от ужаса... Позади из моря поднялось нечто. Древнее и страшное.
Чудище.
Оно разозлилось, и оно хочет поскорее покончить с ними, с их кораблем.
Олаф не рассчитал сил и ударил девушку о деревянный борт.
Хельга почти не почувствовала этого.
Она сжимала палочку в онемевших от страха пальцах. Ей нужно собраться...
Она должна защитить корабль... защитить себя... нужно собраться...
Ужас ледяной рукой сжимал сердце.
С борта свесили толстую, свернутую в три оборота веревку. Олаф потянул руку Хельги к ней, заставил девушку разжать ладонь и схватиться за веревку, которая тут же дернулась вверх.
Корабль ярко освещался множеством зажженных факелов.
На палубе собрались все ее люди. Все. Она приказала им — быть в трюме. Нет, всё правильно. Они вышли принять бой. Смерть от неизвестного гораздо страшнее.
Двое тянули веревку. Ирма и Брунгильда бросились к Хельге, подняли ее с палубы. Брунгильда принялась отжимать подол мантии волшебницы. Хельга оттолкнула ее и повернулась к морю.
Силы заклинания хватило ненадолго, вокруг стоял беспросветный мрак. Море бурлило.
И Хельга знала, что оно поднялось. Оно где-то рядом. Оно ждет момента, чтобы напасть.
Рядом на палубу с тяжелым стуком упал Олаф, поднявшийся по веревке следом за Хельгой, сразу же вскочил на ноги и, пошатнувшись, развернулся лицом к морю.
Хельга бросилась к нему.
— Олаф, что... кто оно?
Олаф сплюнул кровью.
— Морской гад. Здоровенный. Я перерубил ему жилы на задних лапах и попытался достать яремную вену. Не вышло. Ловкий. Похоже, я его только раззадорил. Он потопит корабль.
Люди рядом охнули от ужаса.
Хельга севшим голосом сказала:
— Всем отойти от бортов. Держаться вместе.
Все, кроме Олафа, столпились за ее спиной.
Хельга вновь повернулась к морю. Мокрые волосы прилипли к ее щекам, а с косы на палубу лилась влага. Платье — намокшее, липкое, холодное — страшно мешало и сковывало движения. Огромные глаза, испуганные и вместе с тем решительные, темнели на белом лице. Оно, казалось, светилось призрачным светом, таким, как и свет от корабельных факелов, отражающийся от моря, и смутное сияние луны на плещущихся черных волнах.
Чудовище приближалось. Корабль качало и кренило в его сторону.
Нужно решаться. Как бы не засосало кнорр под такую тушу...
Хельга подняла палочку и крикнула:
— Explosio!
Ярчайший, слепящий до боли в глазах свет вспыхнул над морем. Тут же раздался громкий рев, заставивший корабль и людей на нем пошатнуться.
Она его ослепила.
На миг, в мелькнувшей вспышке, чудовище увидели все.
Дракон был огромен — морской гад со сверкающей в лунном свете синей чешуей, сложенными узкими крыльями, невероятно длинным телом, мощными лапами, лобастой головой с гребнем и рогом на лбу. Тускло-красные глаза под тяжелыми, ороговевшими веками мрачно блестели, а между плотным частоколом острейших зубов хищно подергивался раздвоенный язык.
Хельга не предоставила возможности себе и людям окончательно испугаться. Испугаться до панического ужаса, когда человек теряет себя и в беспамятстве бежит, бежит... лишь бы не видеть этот страх, лишь бы подальше от него... и это будет конец. Шансов тогда нет. Только смерть.
Хельга не допустила этого.
В открывшееся взору чудище полетели подряд сразу три заклинания — Разрывающее, Сжигающее и Авада. Все они несли гибель. Хельга хотела, желала одного — лишь бы это чудовище исчезло, лишь бы оно не приближалось к ним.
Паника уже начала застилать разум.
Затем снова стало темно.
Тишина.
Больше не слышно хрипящего рева монстра, не ощущается волнения на море. Но не спокойно. Все равно.
— Это просто обычный гад. Очень большой, правда, откормленный гад. А гадов убивают. Харальд из Хедебю рассказывал, что ему приходилось встречаться с одним таким, — стараясь говорить как можно более уверенно и успокаивающе, не спеша начал Олаф, размахивая секирой.
На ее лезвии странными багровыми искорками-змейками поблескивали вырезанные руны-обереги.
— И? — жадно спросила Хельга, когда Олаф умолк.
— Ну и... В общем, Харальд оказался единственным спасшимся с того драккара*. Половина воинов сошла с ума и побросалась в море, другая половина честно дралась с драконом... А Харальд ударился головой о корабельную балку, потерял сознание, а потом, когда змеюка хвостом разбила судно поперек, чудом смог удержаться на обломке доски. Очнулся он уже посреди моря. Видимо, морской гад не заметил его... Милосердная Ловн* защитила бедолагу.
— Позволь спросить тебя — ты сейчас подбадриваешь меня таким образом, да? Рассказываешь эту кошмарную историю... — Хельга поежилась и еще пристальней уставилась в ночную тьму над морем.
— Ну, я... — кажется, здоровяк слегка смутился. — Я решил, госпожа, рассказать все, что я знаю об этих тварях. Даже историю вполне достоверного источника привел.
— Если только твоему Харальду история эта не привиделась после восьмой бочки пива...
— Харальд после восьмой бочки только во вкус входит. А вот после десятой он, да, начинает выдумывать сказки. Но они у него всегда об одном и том же. Истории о том, как он однажды попал на остров, который населяли прекрасные юные девы и не было там ни одного мужчины... и он там жил, а девицы его ублажали. И заканчиваются эти его истории тоже всегда одним и тем же. Прекрасные юные девы приходят за ним на пир и утаскивают обратно на свой остров. По крайней мере, он так искренне думает, когда его выкидывают из залы слуги... А есть еще одна история. История о благородном сэре Джоне, истребившего Ламбтонского червя.
— Это легенда, — хмуро сказала Хельга.
— Легенда — не легенда, но на чем-то она ведь основывается? Толки людей. Вот что дает начало легендам. А люди обычно говорят о событиях. Значит, это было. Может, не в столь приукрашенном виде, но было.
— Будем думать, что ты прав. Это вселяет надежду, — Хельга слабо улыбнулась.
Она понимала, что Олаф пытается ее отвлечь. Хоть немного развеять чувство страха... ощущение дикой беспомощности и странной тоски, когда знаешь, что выхода нет.
— Олаф, ты очень храбр. Я горжусь тобой. Было настоящим подвигом броситься в бой... под водой сразиться с драконом. Видишь, море темное, вот тут? Это его кровь — скверная кровь, которая льется из ран, нанесенных тобой. Он слабеет. Твой народ сложит о тебе песни, я уверена.
— Госпожа... госпожа заранее верит, что мы все умрем? Эти твои слова звучат, как прощание... А я верю в чудо. В последний шанс. Я поклялся Имиру, что если мы выживем, он получит свою жертву... получит плату.
— Последний шанс? — Хельга резко повернулась к нему.
— Последний шанс... — эхом отозвался Олаф, вымученно улыбаясь.
Нет.
Последний шанс. Бессмертное служение в черных отрогах забытого мира, древнего, такого древнего... Темный мир, Нифльхейм. И правил им Имир — первый Бог.
И если дать ему клятву... служение будет вечным. Это плата за вымоленный Последний шанс.
Взмолись Имиру, когда нет надежды на спасение, когда отчаяние будет владеть тобою... когда все уйдут, и останешься ты наедине со Смертью... Когда Она не только уже придет за тобой, но и уже схватит своими костлявыми пальцами твое горло... взмолись Имиру, и он спасет. Непременно. Имир спасет тебя непременно. Но потребует плату. Тоже непременно. И ты заплатишь ее, заплатишь своим самым бесценным даром — способностью вернуться после смерти. Возродиться. Ступить на следующую ступеньку в веренице жизней.
Другая жизнь... следующая.
Ее не будет.
Ты займешь свое место в свите Имира. И ты будешь служить вечно.
Хельга печально склонила голову. Лунный свет странно исказил цвет ее волос — они казались наполовину седыми.
Затем она вскинула глаза на воина.
— Олаф, три заклинания. Я применила три мощнейших заклинания. Этого должно хватить, — сказала она с ложной бодростью. — Оно погибло. Оно погибло раньше, чем ты успел произнести клятву. Она не имеет силы.
Последнее было сказано с отчаянной убежденностью.
— Имеет.
— Почему? Послушай, я...
— Потому что он жив. И он раздумал ждать.
Хельга стремительно обернулась.
Что-то стремительное, огромное, жуткое неслось на них.
Волшебница лихорадочно крикнула:
— Lumos!
Тьма над морем развеялась...
Оно было всего лишь в пяти футах от корабля.
Оно было живо. Более того, кажется, смертельные заклинания не причинили ему не малейшего вреда.
Хельга опустила палочку.
В ее глазах, ставших почти черными от страха, отразилось пламя факелов, она застыла, судорожно вцепившись в ворот своей мантии, чувствуя, что сжимает его так сильно, что ткань врезается в тело.
Люди... Она не уберегла своих людей.
Корабль закачало, затрясло крупной дрожью. Борта его почти зачерпывали воду. Палуба под ногами ходила ходуном, и люди бросались к бортам, хватаясь за все, что можно.
Олаф что-то кричал, но Хельга не слышала.
Она не верила, что вот сейчас они умрут. Так и стояла у самого борта, лишь чудом не падая в море.
Вода вокруг корабля вспенилась, и из нее показались изгибы огромного змеиного тела. Чудище захватило их в кольцо. Огромная уродливая голова с оскаленной пастью поднялась из воды прямо перед ними.
Последний ход.
Оно либо сдавит корабль в тиски и выловит каждого выжившего прямо из воды, либо разгрызет корабль поперек, захватив сразу столько мяса...
Порт-ключ!
Нужно создать порт-ключ и переместить людей. Нужно создать... Нужно было создать.
Слишком поздно...
Оно решило перегрызть корабль.
Брунгильда... Брунгильда, что ты...
Хельга была в полуобморочном состоянии и почти не понимала, что происходит вокруг.
А в это время девушка из ее окружения, ее помощница, ее соратница в делах ордена, девушка из дальней Уппсалы сорвала вдруг с себя одежды, вышла на середину опустевшей палубы, подняла руки к небу и пустилась в диковинный, завораживающий танец.
Хельга смотрела на нее во все глаза.
Что она... Что происходит?
Девушка двигалась по кругу, то медленно и плавно, то быстро и волнующе. Она то отбивала пятками мерную дробь по мокрой палубе, то внезапно поднималась на носки, вытягиваясь вверх. Ее распущенные волосы следовали за каждым ее движением. Лицо было отрешенным, удивительно покойным.
Словно она пребывала в экстазе.
Все застыло.
Морской гад не стал нападать. Хельга оглянулась на него. Дракон просто смотрел.
Смотрел на танцующую девушку.
Качка прекратилась. Люди стали вокруг Брунгильды, почтительно склонив головы.
Она парила в танце, все больше распаляясь и убыстряя темп. Ее кожа блестела в свете факелов, изящные ступни едва касались палубы...
Морской гад смотрел.
Темп танца снова сменился. Теперь Брунгильда двигалась медленно и плавно.
Ее голова закинута вверх. Ее лицо обращено к небу. Покойное, прекрасное лицо. И она улыбалась. Улыбалась тихой, счастливой, невероятно инакой улыбкой... волшебной улыбкой. Улыбалась самой себе. Будто она не здесь. Будто никого и ничего нет — ни корабля, ни напуганных людей, ни смерти в виде чудища.
Будто она танцевала в раю.
Веки дракона отяжелели. Тонкие струйки пара из его ноздрей вырывались все реже, пасть давно захлопнулась, длинные кожистые крылья распластались на воде.
Опали, поднимая брызги, буро-зеленые горбы его тела, и волны закачали засыпающего дракона.
Черные тучи разомкнулись, обнажив яркую серебряную луну, своим сиянием залившую море, корабль, танцующую девушку и спящего дракона.
Брунгильда двигалась все мягче, замирала подолгу во время своей, ей только одной слышимой, но, несомненно, сказочно-прекрасной музыки. Длинные белокурые волосы облаком окутывали ее тело. Тонкие руки выделывали в воздухе строгие, стройные па... все медленнее... словно руки ее застывали в неожиданно загустевшем воздухе, словно не хотели покидать его, хотели замереть в этом сложном движении. Девушка уже не танцевала, а, казалось, целовала, обнимала воздух... отдавалась ему, стремясь остаться с ним навсегда. Тяжелые золотые браслеты на тонких запястьях отбрасывали тусклые блики на ее все так же покойное, но ставшее невероятно уставшим лицо.
Люди стояли вокруг нее, молча, отрешенно наблюдая за ней. Никто не испытывал страха и отчаяния больше. Все следили за каждым движением девушки, попадая под то чарующее, обнадеживающее, прекрасное, что лилось от ее танца и заполоняло собой все вокруг.
Глаза дракона заволокла пелена сна. Его гнев усмирился — волшебный танец Брунгильды заставил забыть о ярости.
Морской гад ушел под воду.
Брунгильда еще долго продолжала танцевать, и никто не мог сбросить с себя чар ее танца. Казалось, и не заметил никто, что дракона больше нет.
Тишина и покой. Легкий холодный ветер чуть слышно колышет паруса, слабая рябь на темном море мягко обволакивает корабль, а само море... оно играет на своей чернильной глади серебристыми искорками лунного света...
Люди забыли страх.
Брунгильда, пройдя в танце последний круг, не открывая глаз, обмякла и повалилась на палубу. Белокурые волосы накрыли ее, как плащом. Она спала.
Люди очнулись. Переглянувшись, точно не веря в то, что только что перед ними произошло, одни бросились к бортам корабля, другие — к девушке.
Сон Брунгильды крепок. Она не слышит окриков, не чувствует прикосновений. Она устала. Смертельно.
Она только что побывала в раю.
Хельга бережно накрыла ее мантией, кивнула Олафу, и он, осторожно подняв Брунгильду на руки, отнес ее в трюм.
Хельга подошла к борту.
Море спокойно... Опасности больше нет.
Брунгильда победила дракона.
Ее племя... она слышала об их культе, об их Богах. Выходит, легенды правы.
«Лишь дева, чистая душой, однажды усмирит дракона».
А заклинания оказались бесполезными.
Это другая магия... другое волшебство. Что-то древнее и чистое... что-то изначальное, зародившееся вместе с рождением мира...
Это не ее. У нее земная магия, а здесь волшебство божественное.
Она не властна.
Победить дракона... убить дракона. В этом и вся разгадка. Никто не задумывался, что победить дракона и убить дракона — это не всегда одно и то же.
А Брунгильда вспомнила.
Возможно, интуитивно, подчиняясь внутреннему чувству, следуя обрядам своего племени... ритуальные танцы, когда девственница сражает дракона...
Хельга забыла о том, чему сама всегда следовала. Если есть возможность не убивать — не убивай. А она слишком испугалась...
Забыла.
Ей еще многому предстоит учиться...
Все, хватит.
Они целы, и это главное.

________________________________________________

* аналогично Homenum Revelio — заклинанию присутствия.
* Ах, черт! (др. герм.)
* кнорр – торговое судно мореходов Скандинавии и Северной Европы.
* драккар (буквально — «корабль-дракон») — боевой корабль викингов.
* Ловн — богиня милосердия в скандинавской мифологии.
* Видар — сын Одина. Бог войны.

---

Это сносилось со всех ресурсов. А сегодня вспомнились стихи Мандельштама.

Ночью, в самое подходящее для убийственных мыслей время, пришла одна такая. Средней паршивости, но гнала я ее усиленно, прекрасно понимая, что коли однажды она пришла ко мне, будет время от времени наведоваться. Тогда когда защита слабенькая. Простите и лучше не читайте.

**

Правда, такие мысли хороши для темных-темных закоулков.. и лучше..
Возможно, что тем, кто внезапно уходит из жизни, крупно повезло. Им стало легко и свободно. И они счастливы. А не мы, так бестолково цепляющиеся за жизнь.

Лучше. Но лучшее не значит стоящее. Вот она правда во всей своей неприглядной красе, можно надеть ее как красивую шапочку из фольги. Можно скомкать и спрятать в карман. Пока хватает идиотского идиотизма на второе. Спасибо, Господи.

Безотчетное, неосознанное,
Абсолютное, неповторимое...
Недоступно-желанное, звёздное,
Не проявленное, необъяснимое...
Fleur, «Почти реально»

Пролог

Большой белокрылый сокол парил над водной гладью, смотря вниз на отражение в озере высокого мрачного замка, который казался сложенным из великого множества замков и домов — столь разнообразной архитектурой он обладал. Башни, башенки, галереи, переходы, высокие зубчатые стены, лестницы, коньки и торцы крыш, покрытых разноцветной черепицей, множество бойниц и множество окон — все было намешано и перемешано, и вместе производило неизгладимое впечатление. Замок словно жил своей собственной жизнью, не подчиняясь логике зодчих, строивших его... а может быть, зодчих было так много, и они настолько не доверяли друг другу, что замок теперь походил на безумное воплощение всех идей всех этих зодчих.
Замок был древним.
И не имело значения, что он появился на берегу озера всего лишь пять лет назад.
Хогвартс был древним как озеро вокруг, как лес, как горы.
Древним, изначальным, могущественным.
Так хотели его основатели. Чтобы замок казался не детищем их, а предшественником.
Хогвартсу позволили затмевать своей мощью мощь его основателей, потому что они хотели, чтобы о них говорили, только вспомнив об этом замке. И не задумывались о жизни их самих.
А их жизнь... их судьбы, их отношения, их деяния и последствия этих деяний — это тайна Хогвартса.


Глава 1. Рыцарь

Тот рыцарь был достойный человек.
С тех пор, как в первый ушел он набег,
Не посрамил он рыцарского рода;
Любил он честь, учтивость и свободу.
Дж. Чосер, «Кентерберийские рассказы»

— Я все же думаю, что этого делать не следует.
Высокий черноволосый мужчина, одетый в темно-зеленый камзол с пуговицами из черной узорчатой яшмы, задумчиво смотрел на огонь в камине, потягивая из массивного, с фигурной чеканкой кубка терпкое вино.
Он произнес эти слова, заранее понимая, что его собеседники подготовили ворох аргументов против, однако молча соглашаться с их решением он был не намерен.
— Салазар, насколько я помню, ты уже поставил свою подпись на приглашении. К чему опять начинать полемику? — разумеется, первой не преминула высказаться Ровена.
Годрик промолчал, хмыкнув в свой кубок с вином.
Что и понятно. Салазар знал, что Годрику, по большей части, все равно, кем будет четвертый.
Годрик, конечно, весьма ответственно относился к своим обязанностям наставника... но вся его ответственность простиралась лишь на то, чтобы обучать учеников искусству боя, распевать с ними баллады и рассказывать о своих неисчислимых подвигах. А организация дел, ведение хозяйства, летописи, тут уж — увольте. Тем более, поиск и разработка все новых защитных чар для школы... здесь Годрик проявлял еще больше халатности.
Он был мастером дела, а не слова; никакой житейской смекалки, хитрости, умения находить во всем выгоду. Зато бесстрашие, верность и способность всегда идти до конца и всегда быть рядом делало его таким, какой он есть. Лучшим другом Салазара, ради которого он отдал бы жизнь. А таких людей на свете не так уж много... Да их всего-то двое — мать и Годрик.
Годрик был рыцарем. Настоящим, истинным, именно одним из тех идеализированных рыцарей, которых представляют себе магглы, когда пытаются таковыми стать... Но то, что у них, разумеется, является игрой и ложью (это только в их сказаниях рыцарь — великодушный воин без страха и упрека, спаситель невинных и вдов, благодетель нищих и слуга Прекрасной Дамы... таких среди магглов он не встречал) не является игрой и ложью в случае Годрика Гриффиндора. Магглы благодаря своей вечной испорченности опошлят и испоганят все самое прекрасное, что есть на свете... Их рыцарь может объедаться и напиваться, как свинья, может спокойно пинать своих слуг, плевать в лицо своим пажам, топтать конем быдло, случайно оказавшееся у него на пути, бить свою жену, бывшую когда-то той самой Прекрасной Дамой... и при всем при этом оставаться благородным рыцарем.
Годрик таким не был. Он был рыцарем из легенд. Благородство — истинное благородство, не замутненное чем-либо ужасно удобным и насквозь гнилым — было у него в крови. Он не прилагал никаких усилий, чтобы быть хорошим. Он просто таким был.
Даже странно, что именно Годрик стал его другом.
Годрик был родом из западного Уэльса, с влажных и сырых Пемброкширских равнин. Его отец, благородный сэр Ганелон, к старости обнищав, оставил свой родовой замок в полном запустении, а домочадцев — с закладными на этот замок и с разбитыми надеждами на безбедное будущее.
Замок ветшал, ров зарастал, слуги старели, позолота слетала с портьер и портретов, превращаясь в призрачную пыль... Годрик эти годы провел в услужении у благородного графа Амроса. Восемь лет был его оруженосцем. В услужении у маггла...
Конечно, всем им приходится проводить какое-то время среди магглов, по мере сил не обособляясь от собратьев-волшебников, а умножая свой дар, обучаясь заклинаниям либо самостоятельно, либо с помощью наставлений родителей. От этого никуда не деться. Они все рассеяны среди магглов, до поры до времени вынужденные скрывать свое умение. А когда приходит время, они становятся, как говорят магглы, «отшельниками». И занимаются своими делами, которые магглов совершенно не должны касаться.
Годрику тоже пришлось скрывать свой дар, служить магглу, воевать за него позже. Он был посвящен в рыцари маггловским герцогом и поныне считается маггловским вассалом, и, Салазар не сомневался, по первому зову своего сюзерена-маггла отправится сражаться... Однако же Годрик был еще и магом, и никогда этого не забывал. И когда пришла беда, он, не задумываясь, встал на защиту волшебников.
Он был рыцарем с настолько высокими идеалами, что предательство своего сюзерена таковым не считал, ибо, по его мнению, бороться на стороне слабых — это святой долг, исполнение которого превыше всех других обязательств. Годрик был ярчайшим примером чистокровного благородства...
Салазар не верил в волшебников, рожденных магглами.
Волшебное общество было обособленным и авторитарным микрокосмом, куда ни за что не принимали посторонних и где тщательно хранили секреты от непосвященных, даже если приходилось жить среди магглов, ими же притворяясь. Предателей, которые добровольно покидали волшебное общество, разорвав с ним все связи, и довольствовались жизнью не мага, строго осуждали. Такой волшебник словно умирал для остальных. Так вот, магглорожденные чародеи — это, несомненно, потомки предателей, которые когда-то отвергли свой волшебный дар, чтобы быть своими среди магглов. Дар просто так из ниоткуда не возникает и никуда не исчезает и не теряется. Дар — это тщательно сберегаемая и приумножаемая Сила, даруемая когда-то свыше Творцом избранным людям, которые обязаны этот дар стеречь как зеницу ока... обязаны следить за чистотой крови, чтобы сохранить его.
Он это понимал... как и многие понимали... как все понимали. Годрик — нет. Он вообще очень просто, даже несколько небрежно относился к себе, к магии, да и вообще к миру. Он не учился. Все, что он умел и знал, все, что делало его великим воином и очень опасным противником, — все это досталось ему от природы... Годрик не преумножал и не воспитывал свой дар. Он у него просто был. Причем такой, что Салазар подобного ему ни у кого еще не встречал. Годрик не кичился этим, то есть даже не воспринимал это как должное. Боевые заклятья давались ему шутя. Волшебство высшего уровня, которой нужно учиться десятки и десятки лет, он осваивал буквально с первых попыток.
Магия кипела в нем, как он сам кипел жизнью.
Салазара несколько раздражало такое спокойное отношение Годрика к себе и к своим необыкновенным способностям, но с другой стороны, он его за это безмерно уважал.
Сам он таковым не был. Он был силен, или, если откинуть ложную скромность, очень силен, но свой дар он развил благодаря многолетним ежедневным занятиям и чтениям.
Годрик — был самым могущественным волшебником, которого он знал.
Годрик Рыжебородый... Медведь, как часто называл его Салазар. Его лучший друг.

Годрик, поворошив кончиком меча угли в камине, решил все же внести свою лепту в разговор:
— Не слушай его, Ровена. Он по старой памяти снова будет ворчать. Лучше расскажи ему о новых защитных чарах вокруг замка. Ему это понравится! Особенно если вспомнить его затею со рвом...
Годрик откинул голову назад и громко расхохотался.
Салазар глянул на него с раздражением. Нет, обязательно нужно было вспоминать эту сто лет назад случившуюся историю? А он дело говорит — нельзя приглашать в замок магглорожденных... будь они хоть трижды искусны и могущественны. А что до рва... Неплохая, право, была идея. Ров с отравленной водой и гриндилоу в нем, на которых отрава не действует. Но Годрик с Ровеной настояли на сухом рве. Настояли... Опять.
Они также настояли на озере и лесе вокруг. Но зато он устроил поле для штихштока. Штихшток* он любил. А Годрик его считал забавой для юнцов. «По мне, — как он всегда говорил, — штихшток — это забава для юнцов, у которых молоко на губах еще не обсохло, чтобы сразиться по-настоящему, выместив все свои обиды, которые, видит Мерлин, и выясняются с помощью штихштока, в рыцарском поединке или, на крайний случай, в старой доброй маггловской ордалии*»
Салазар так не считал.
Он горячо поддерживал это новоявленное изобретение франконских колдунов и ввел штихшток обязательным уроком для учеников, пригласив наставником мясника Гренберга, несомненно, очень хорошо разбирающегося в штихштоке, раз уж все семеро его детей играют в эту суровую игру и до сих пор никого из них он не лишился.
— Я не знаю, Годрик... Быть может, это и правда не совсем удачная идея — звать кого-то со стороны... И я вовсе не уверена, что так уж и необходим кто-то четвертый...
— Насчет необходимости четвертого защитника замка я не спорю, Ровена,— заверил ее Салазар.
Годрик усмехнулся.
— В этом конкретном пункте — не спорю, — продолжил Салазар, не обращая внимания на Годрика. — Замок нуждается в более совершенной защите. Мы обеспечили безопасность на Зеленом уровне — идеально, я думаю. Но все равно нужна пара завершающих штрихов... новых чар, например, против которых еще нет контрзаклинаний. Красный уровень проработан нами наполовину, Белый — я бы сказал, так... черновые наброски... слабо. Замок весьма и весьма уязвим. Любой сильный волшебник может его обнаружить. Я имею в виду волшебника сильнее нас.Таких немного, но все же вы не можете отрицать — они есть.
— Мы и не собираемся, — вставил Годрик.
— Может, продолжишь тему вместо меня, мой друг? — любезно предложил ему Салазар.
— Лар, ладно, извини, — примирительно развел руками Годрик, — это я, право, от волнения. Я с тобой полностью согласен — да, опасно, да, мы уязвимы. Но не кажется тебе, что мы словно прячемся здесь, в Хогвартсе? Как улитки в раковине... И почему ты думаешь, что на нас обязательно нападут?
Ровена, до этого записывавшая что-то в толстую книгу с желтыми хрусткими страницами и особо к разговору не прислушивавшаяся, бросила взгляд на Годрика и незаметно закатила глаза. Годрик неисправим! За его голову назначили тысячу солидов, магглы ищут его по всей Англии... А уж волшебники, которым он успел насолить... Они не преминут сровнять Хогвартс с землей, если прознают о том, кто прячется за его стенами. Впрочем, слово «прячется» здесь неверно. Если Годрик поймет, что замку из-за него угрожает опасность, он сразу выбежит за ворота к нападающим, спалив за собой мост через ров... Годрик никогда ни от кого не прятался.
Он владеет огромной, редкой силой. И не всегда умеет правильно ею пользоваться.
Салазар тем временем отрешенно водил кубком по столу и молчал, как будто обдумывая слова Годрика. Потом он тихо сказал, ни к кому конкретно не обращаясь:
— Мы все уязвимы.
Помолчав, он продолжил:
— Волшебники, колдуны, ведьмы, травники, предсказатели погоды, бродячие фокусники... да просто образованные или умеющие думать магглы... даже они... все уязвимы. Нас гонят, убивают, предают, сжигают на кострах... Нас планомерно уничтожают. Годрик, это война. Рим все для себя решил. Они пойдут до конца. И у них есть все возможности для этого. Хогвартс — это крепость. Это наша защита — защита для всех волшебников. Мы втроем ответственны за эту защиту. Годрик, понимаешь? Ответственны. И нам нужно сделать все возможное, чтобы выполнить наш долг.
Он снова умолк. Потом перевел взгляд на Равенкло:
— Ровена, четвертый сильный волшебник нам необходим. Я просто возражаю против того, чтобы он был магглорожденным.
Ровена хмуро взглянула на него и не терпящим возражений тоном возразила:
— Хаффлпафф известна своими знаниями, своими подвигами, своим даром, наконец. Она многое сделала для своего народа. Среди всех претендентов она представляется мне наиболее достойной...
— Сильвин Пьюсси тоже очень силен, — небрежным тоном заметил Салазар. — Он избавил от нечисти несколько деревень в Аквитании. И он чистокровен.
— Сильвин Пьюсси — задира и негодяй, каких поискать, — категоричным тоном заявил Годрик. — За то, что он помог людям в Аквитании, он стребовал двадцатифунтовый бочонок серебра. Сделать это ему было не труднее, чем разрубить мечом головку сыра, а он взял плату. Лар, я бы не хотел видеть такого в замке.
— Мы мало знаем Хаффлпафф. Она из другой страны. И этот ее орден... Она за магглов, разве не ясно? Ее орден помогает магглам.
— И волшебникам, не забывай. Она обладает могущественным даром и не растрачивает его попусту. Она хочет и может помочь волшебному обществу выжить. Если для этого она не собирается истреблять под корень всех магглов в округе, то это не значит, что она не на нашей стороне.
— Просто иногда она будет спасать бедных маггловских девочек от серых волков и снимать бедных маггловских же кошек с какого-нибудь деревца, да?
— Я думаю, Салазар, — холодно сказала Ровена, — что, если она согласится приехать, мы обязаны встретить ее со всем надлежащим радушием. Приглашение мы отправим сегодня. А ты, право, слишком много внимания обращаешь на детали. В данном случае, на факт, что она магглорожденная. И в этом все дело. Ты приверженец этого старого предубеждения. Невозможно глупая легенда о предательстве волшебников, ушедших к магглам...
— Это не легенда, — напряженно сказал Салазар.
— Но именно об этом ты сейчас думаешь. И ее магглорожденность перечеркивает в твоих глазах все ее несомненные достоинства, — сказал Годрик, внимательно глядя на Салазара.
Салазар усмехнулся, затем пожал плечами и сказал нарочито небрежным тоном:
— Считайте, как хотите. Я лишь высказал свое личное мнение. То, что оно не совпадет с вашим, было ясно с самого начала. Я не хочу, чтобы эта Хаффлпафф приезжала в Хогвартс. Это мое мнение, и я от него не откажусь. Как ты правильно заметил, ее магглорожденность перечеркивает все ее достоинства, в которых я и без этого сильно сомневаюсь. Мы о ней мало знаем...
— Мы знаем о ней вполне достаточно. И она станет одной из нас. Это тоже наше личное мнение, — Ровена отложила перо и выпрямилась. Она, сощурив глаза, смотрела на Салазара, который насмешливо отсалютовал ей кубком.
— Ладно, мои верные соратники, не будем ссориться! — воскликнул Годрик, с шумом отодвигая кресло от стола. — Ровена, еще неизвестно, согласится Хаффлпафф или нет. Незачем сейчас обсуждать это. Лар, что ты думаешь о привлечении к охране замка горгулий? Красный уровень, как ты говоришь, недостаточно проработан. Можно разместить их по всему замку, у входов в особо важные помещения — оружейные, склады с продовольствием, комнаты учеников... Они, в случае чего, будут сражаться.
— Комнаты учеников — это лишнее. Горгульи отличаются сварливым характером и привычкой отрывать головы неудачно подшутившим над каменными мозгами. А молодые люди, боюсь, не удержатся. Мы можем недосчитаться учеников. А вот оружейные...
Ровена перевела взгляд с Годрика на Салазара. Похоже, опасный момент в их беседе миновал. Годрик умело направил разговор в мирное русло. Что ж, это, несомненно, к лучшему.
Она очень на многие вещи смотрела вполне лояльно. Она была готова полностью соглашаться со всеми защитными чарами, которые так волновали Салазара, и была готова соглашаться с воспитанием учеников в рыцарских традициях, которые так волновали Годрика, но она совсем не была готова соглашаться с глупостью. Она не могла воспринять глупых людей.
Причем под словом «глупый» не подразумевался необразованный крестьянин с мотыгой в руках. Отнюдь. Она уже достаточно пожила на свете, чтобы понять, что иногда родовитые и прекрасно образованные герцоги и графы, любящие разглагольствовать о судьбах мира и своем конкретном участии в вершении этих судеб, чаще всего оказываются именно глупыми, в ее понимании, людьми.
Глупый человек — это человек с закрытыми глазами и закоснелым сердцем, ограниченным мышлением, видящий только то, что ему позволили видеть и знающий только то, что ему разрешили знать. Полная замкнутость сознания для чего-либо нового и полная забитость этого самого сознания тем, что знать прилично, удобно и догматично. Таких людей Ровена не понимала и не принимала.
Иногда ей казалось, что Салазар именно такой. Вбив однажды в голову что-то, считаемое им истиной в последней инстанции, он будет упрямиться и, с ярым сознанием своей незыблемой правоты, совсем как презираемые им служители святой инквизиции, утверждать и убеждать в этом чем-то всех и вся вокруг. Ровена считала это самым большим его недостатком. Другое дело — Годрик. Он всегда верил только в то, что видел своими глазами или, по крайней мере, в то, что мог разрубить собственным мечом, и как с легкостью принимал, так с легкостью и отвергал все самые безумные откровения жизни. Он вообще думал о мире очень поверхностно, никогда особо не углубляясь в раскрытие внутренней его составляющей.
Годрик жил одним днем, причем старался прожить этот день максимально полезно. А польза в его понимании — это совершение чего-то нужного и доброго для общества. Для волшебников и магглов. Для замка и учеников. Для своего самолюбия и для своей любовницы.
Его жизнь — это действие, где некогда останавливаться для размышлений и мечтаний. И он всегда открыт всему новому. Он относится к этому новому легко и радостно, вовсе не чураясь его. Другое дело, что это новое он не воспринимает, а проходит мимо…
Он нес добро миру.
Она очень любила его.
Салазар же был полной ему противоположностью. Его больше занимал его внутренний мир, а не окружающая реальность. И он был глупым, в ее понимании, человеком. Однако ж она его уважала. Было за что.
... Если Хельга Хаффлпафф согласится приехать, она будет в Хогвартсе желанным гостем. Нравится это Салазару или нет.

______________________________________________
* Ордалия — суд Божий, когда суеверные люди решали, кто прав, а кто виноват, подвергая лиц физическим испытаниям (ордалия водой — испытание кипятком). Считалось, что Господь убережет невиновного от увечий.
* Штихшток — древнегерманская игра на метлах. Двадцатифутовый шест был увенчан надутым драконьим пузырем. Задачей одного из игрока, привязанного за талию к столбу веревкой, была защита этого пузыря. Веревка не позволяла защитнику отлететь от столба более чем на десять футов. Все остальные игроки по очереди подлетали к пузырю и пытались проколоть его заостренным концом своих метел. Защитник мог пользоваться только палочкой для отражения атаки. Игра прекращалась, если пузырь был проколот, если защитник смог заклятьями вывести всех остальных из строя или если он падал от изнеможения. В штихшток перестали играть в XVI веке.

Глава 2. Сказительница

Там за морем, в стране Востока,
Как солнце, светит красота.
Далекую не видит око,
Но лишь о ней поют уста.
Я изнемог в тоске жестокой,
Принцесса — дальняя мечта,
И розы леденят жестоко,
И день постыл, и ночь пуста.
Легенда о принцессе Мелисанде

— Леди Ровена, позвольте мне... — смуглый юноша с длинными светлыми волосами, перехваченными у лба широкой лентой, мягко, но настойчиво взял поводья у Ровены и увел высокое скелетообразное существо с черными кожистыми крыльями. Он пошел, держа фестрала под уздцы по заснеженной поляне к огромному мертвому кабану.
Ровена, склонив голову, задумчиво наблюдала за юношей. Каштановые пряди ее волос свободно спускались из-под бархатного берета, заканчиваясь на талии, затянутой желтым, расшитым синью кушаком. Она вышла из замка подготовить своих любимцев-фестралов к следующему уроку. В них столько тайного и в то же время такого обыденного. Фестралы притягивают своей дикостью и мощью и тем, что над ними властны волшебники, приручившие их. Чувство власти пьянит, позволяет чувствовать себя всемогущим... чудовища опасны, но в тоже время они — твои... Дикое ощущение.
Орланд Адемарский последовал за ней.
... И легилименция не нужна. Юный Орланд влюблен. Он так мило проявляет заботу о ней, так предусмотрительно галантен, так вежлив, так часто стремится прикоснуться к ней...
Ему нравились фестралы. Ровена научила его видеть их. И для этого юношу не пришлось знакомить с той, мудрой...
Ровене льстило внимание молодого красивого колдуна. Или, по крайней мере, можно было так сказать, что льстило. Она относилась к нему ровно, разговаривая и улыбаясь ему, как разговаривала и улыбалась многим. Просто. И смотрела на него просто. И общалась с ним прямо и ласково, вовсе не пытаясь завлечь и очаровать его.
А потом Годрик сказал ей, что именно такое ее поведение доводит мужчин до безумия. Как раз такие ничего не значащие взгляды и мягкие полуулыбки. Это заставляет сердца мужчин биться чаще и острее. Неосознанное кокетство... или вполне естественные манеры. Мужчина чувствует всю серьезность момента, проникается, затем увлекается, а потом с удивлением осознает, что он влюблен, до безумия влюблен, только о ней и думает... жаждет ее до боли. А женщина... «Ну как же? Разве тот мальчик дрался на поединке из-за меня? И погиб с моим именем на губах? Право, и не думала...» И этим все сказано. Годрик очень горячился тогда, высказывая ей свое мнение. Было смешно его слушать.
У Орланда, разумеется, нет никаких шансов. Он очень способный ученик и незаменимый помощник, он мил... но не более.
В Хогвартсе было девятнадцать учеников. Все — выходцы из богатых чистокровных семей. Все знакомые знакомых. Местонахождение школы, как и сам факт ее существования, решили пока — до поры до времени — скрывать.
Занятия проводили все. Так тоже было решено с самого начала — уроки будут вести все по очереди, не выбирая предмет. Ну разве только самый любимый, по способностям и желанию преподавать именно его, доставался кому-то одному. Так, Годрик больше смыслил в боевых заклятиях, Салазар — в зельях, а она... Вот у нее не было предпочтений. Все остальные предметы — заклинания, защита от темных искусств, целительские заклятия, астрология, алхимия, прорицания, история, теология, магические существа — преподавались ими сообща.
У каждого были любимые ученики. И, в общем-то, так случилось, что все девятнадцать разделились, и каждый считал главным своим наставником кого-нибудь одного.
У нее было пятеро любимцев. Леокадия Суинфорд, Магдала Геннегау, Орланд Адемарский, Эдмунд Готфрид — сам герцог Готфрид отправил к ним своего сына! Это добрый знак — сильные мира сего сочувствуют их делу. Гарольд Певерелл. Пятеро тех, кто предпочитает иметь занятия вне замка, слушать уроки там, где много воздуха и света, где ничто не задерживает взор, а наоборот, позволяет мысли уноситься ввысь и вдаль, где можно говорить свободно, пускаясь в длинные, образные рассуждения, не стремясь быть понятым... Где любой может подхватить эту мысль и развивать ее до тех пор, пока истина, разгаданная в легких, свободно плывущих беседах, под звуки журчащей воды и прохладу мягкой травы, не будет озвучена.
Разгаданная истина тщательно лелеется ими, потому что до нее они дошли сами.
Ровена любила проводить свои занятия именно так. Любила рассказывать ученикам о магических существах, о дальних королевствах и странствиях пилигримов, об открытиях, об истории приобретения волшебниками того или иного заклинания, о великих колдунах древности. Ее речи лились в воздухе, они касались сердец учеников — и каждый ощущал себя прямым участником тех далеких событий, каждый представлял себя на месте великих волшебников, каждый в мечтах мог повлиять на любое эпохальное событие, случившееся в стародавние времена. Они беседовали, и происходило духовное слияние, происходило осознание истины. Они чувствовали себя связанными одной тайной, словно они — члены избранного маленького кружка, позволяющего им обмениваться друг с другом многозначительными взглядами. Это было забавно.
Ровена улыбнулась, видя, как старательно Орланд прилаживает ее кожаное, отороченное мехом седло на фестрала — ее ученики летали на этих созданиях верхом. Большая стая фестралов была привезена ею из Персии три года назад. В хогвартских лесах у них не было проблем с охотой. Ровена провела рукой, затянутой в черную, расшитую золотом перчатку с широкими раструбами, по спине фестрала. Самый крупный из них, вожак стаи, ее любимец. Она легко коснулась его шеи губами. Никто из ее учеников не испытывал отвращения к этим созданиям...
Ровена учила своих подопечных не бояться смерти.
Смерть — это новое открытие. Неизвестно, что ждет нас там, за чертой. А неизвестность пугает. Иногда полезно узнать... приподнять завесу тайны над неизвестным. К тому же смерть — это всего лишь ступенька. Они вернутся после — будут новые рождения. Новые жизни. И побывают там — в царстве смерти. Разве страх здесь уместен?
Нет, она учила своих подопечных не бояться смерти.
А Салазар... Салазар очень просил не внушать юным умам это отрицание смерти как непреложную истину. Он как-то странно выразился... Он сказал, что люди привыкают жить. И что это и есть страшно. Сказал, что не хочет слышать больше о том, как она наставляет не бояться смерти. Он сказал, что так отвергается представление о человеке как о человеке. Полагать подобное — значит, не отличать его от животного.
А Годрик сказал, что первыми в бою погибают юнцы, которые еще не умеют бояться смерти.
Ровена не стала спорить — она продолжала учить по-своему.
Ее ученики не боялись смерти.
Орланд зачарованно наблюдал за ней. Ровена мимолетно улыбнулась, подняла голову и сказала:
— Благодарю, Орланд. Думаю, нам пора возвращаться в замок.
Он ответил легким полупоклоном, достал шелковый носовой платок, вытер руки и подошел к наставнице.
— После вас, леди Ровена.

***
В просторной, с высокими стрельчатыми окнами комнате, под самым верхом башни, раздавался скрип перьев.
Ровена Равенкло собрала учеников Хогвартса на свой урок.
— Поговорим о призрачной Винете.
Волшебница вышла на середину круглой классной комнаты, в которой скамьи учеников были расставлены наподобие амфитеатра — ступенчато и по кругу, плавно взмахнула волшебной палочкой, что заставило воздух перед ней сгуститься до неясного сизого тумана, и начала свой рассказ:
— Винета была торговым городом, находившимся на острове у берегов Иберии. Город имел статус свободного, обладал правом на колокол, герб, народное собрание, собственную армию и другие вольности. Официально Винетой владел Рим, неофициально же — сословие купцов. Город-остров находился на пересечении важных торговых путей, был воротами в Скодру. Купечество богатело, в основном за счет многочисленных пошлин, которыми облагались чужеземные торговые корабли. Город процветал.
И однажды в нем решил обосноваться Ангесхольм Пасетта. Мы все помним эту известную личность. Необычайно сильный темный волшебник, с неуемной тягой к исследованию магии и открытию все новых аспектов темных искусств. Впрочем, тогда, когда он выбрал Винету в качестве дома... или, прямо скажем, пристанища, так как охотились за ним многие, а на острове было больше шансов успешно обороняться... к тому времени он уже отошел от своих изысканий и решил вплотную заняться одним давнишним планом — созданием Ловушки, в которую можно поймать Черного Ангела. Что ж, по меньшей мере, эпохальная затея. Причем, как вы уже, должно быть, понимаете в свете того, что об Ангесхольме вам известно, он собирался поймать Черного Ангела не для того, чтобы избавить мир от зла.
Ровена рассказывала и время от времени взмахивала волшебной палочкой. В воздухе перед учениками появлялись призрачные картины, далекие и яркие, словно миражи. Хрустально-синее море и ослепительно белый город со стенами, сложенными из греческого мрамора, с высокими золотыми башнями и золоченым гербом на медных вратах — ларец, полный монет, и лев с разинутой пастью. Над гербом — девиз: «Ita aureum!»*.
Ровена взмахнула палочкой, и город исчез, а в воздухе появилось другой образ — сурового вида господин с всклокоченной бородой, крючковатым носом и до крайности спесивым взглядом, одетый в длинную монашью сутану. Картина подергивалась рябью, была размыта по краям, и оттого казалась еще более реальной, почти живой. Вот привиделось, что господин хмурится, прищуривает глаза, силится открыть рот, чтобы что-то сказать...
Ученики сидели, не шелохнувшись, забывая записывать урок на пергамент.
Видение исчезло.
Ровена продолжала:
— Ловушка для Черного Ангела была создана. Этот факт основывается на следующем. Ангесхольм полностью захватил власть в городе, стал управлять им единолично, и Винета с тех пор сказочно разбогатела. Еще больше — гораздо больше, чем это было ранее. Богатство пришло... огромное, неисчислимое... Жители купались в роскоши... Но богатство пришло в результате обмена.
Ровена умолкла, задумчиво глядя в одно из многочисленных стрельчатых окон. Потом она обернулась к ученикам и, пытливо обведя их взглядом, сказала:
— А теперь пусть каждый подумает и скажет мне, о каком обмене здесь идет речь. Ваши догадки и предположения, мои ученики. И я хотела бы услышать ответ еще на один вопрос... Почему никто из вас не поправил меня, когда я говорила о Ловушке для Черного Ангела? Почему вы восприняли это как должное? Разве его... Разве это возможно? Разве возможно поработить Зло? Избавить от него мир?
Ученики смущенно молчали.
— Так... Этот вопрос весьма значительно характеризует ваше отношение к тому, что мы не раз обсуждали на занятиях. Подумайте, пожалуйста, и решите.
Тишина.
Адриан Дерби вертел перед собой перо и смотрел на Ровену.
Потом его губы раздвинулись в мягкой улыбке:
— Леди Ровена, ответ на этот вопрос вам известен. Мы не спросили о невозможности поработить Черного Ангела... Да, это так. Но, послушайте, — по легенде, магический артефакт, способный обречь сатану на никчемное бытие, существует. Вы же не можете отрицать это. Разумеется, невозможно избавить мир от зла, от той конкретной сущности, что делает мир таким, какой он есть. Изувеченным. Но так называемая Ловушка для Ангела Тьмы существует. Видимо, Ангесхольм смог ее создать и использовать. Город разбогател... Что же дальше, госпожа?
— Не совсем то, что я хотела услышать, Адриан. Мы уже говорили с вами о том, что Сила, даруемая нам Творцом, изначально есть просто Сила, нейтральная и ни к чему не обязывающая. Сила и не от Добра, и не от Зла. Вы понимаете, о чем я? Творец изначально дает нам право выбора. Чаша весов перевешивает, когда чародей выбор делает. Это происходит либо осознанно, либо случайно... — Ровена перебила вскинувшегося было Адриана. — Не имеет значения то, что многие из нас, как люди просвещенные, считают себя выше таких аморфных понятий, как Добро и Зло... Сейчас мы говорим не об этом. Тебе, Адриан, все же придется усвоить когда-нибудь урок, что иногда нужно просто уверовать — не раздумывая, не ища ни логики, ни доказательств. Уверовать истово и идти тем путем, в который веришь, не оглядываясь, не задумываясь, переступая через все то, что заставляет усомниться в этой вере... — Ровена говорила медленно и глухо, не смотря на учеников, а направив взгляд на далекие горы, подернутые сизой дымкой, и, казалось, говорила больше самой себе. — Часто случаются такие вещи, которые эту веру подтачивают. Но «каждому воздастся по вере его». Либо добро, либо зло. И не нужно сомнений ни в том, ни в другом. Это всего лишь вопрос выбора. И если выбор сделан, то пути назад нет. К тому же, повернуть назад... да, повернуть назад... очень многим просто духу не хватит.
Ровена резко повернулась и встретилась взглядом с побледневшим Орландом.
Воспоминания. Так не вовремя...
Стук тяжелых капель... Холод, склизкий пол... Вечный полумрак.... Грязное нижнее платье, верхнее уже давно разорвано на тряпки, чтобы перевязать раненых... Стоны и тошнотворный запах крови... Смерть кормилицы... До мяса обкусанные ногти на пальцах... Пьяный хохот... Жадные, потные руки на ее теле... Безумие... Ее радостный, до жути счастливый смех, когда у пришедшего к ней... граф Сегор... тучный, с тяжелой одышкой, краснорожий... он не отпускал ее очень долго... здоровый, как бык... он оказался волшебником... палочка...
Воспоминания, и так мелькающие все более бессвязно и хаотично, стали совсем путаными. Случались провалы, перемежавшиеся яркими страшными картинами. Их было немного... в основном, мрак и спасительное забытье... Но они есть. Воспоминания. Они остаются навеки... Они — ее утешение временами. Или проклятие.
Крик. Отчаянный, полный запредельного страдания... но умер он еще не скоро. Acorium — сначала кожа. Diruptio viscera — оторваны руки. Толстуха... она любит своих отпрысков. Сначала они. Crucio. Она рвется к ним... Frangereum ossis. Отвратительный звук лопающихся костей. Все будет... Все.
Avada Kedavra.
Ровена нахмурилась. То, что она помнила, — это слишком много. Заклятие забвения подействовало не в полной мере... или слишком сильна была душевная рана тогда.
Это был ее выбор. Просто выбор... неосознанный, необдуманный, но это не имеет значения. Они все умерли, все пятеро — и жена барона Пильгрима, и дети его тоже. Умерли... случилась резня. У нее была волшебная палочка, а они все были магглами. Кроме графа Сегора. Его смерть была почти милосердной — Diffindo отсек голову моментально. Силы заведомо были на ее стороне. Да, это была резня, как режут на скотобойне. Это был ее выбор. Она позволила темному захватить ее душу тогда. Выбор...
Зло неискоренимо, оно в каждом из нас.
Ровена смотрела на Орланда, а тот очень серьезно вглядывался в ее синие глаза.
Мальчик — неплохой легилимент, не стоит забывать об этом. Вряд ли он смог увидеть все. Блок в ее сознании очень мощный, ученик, каким бы талантливым он ни был, не способен с помощью прямого зрительного контакта, либо, что требует большей искусности, непрямого, этот блок сломать, но определенно мальчик что-то такое уловил... прознал.
Пусть знает.
Она сделала то, что сделала, и если можно было повернуть время вспять, обязательно сделала бы это снова.
Да он и не осудит. Как и никто другой. Скоты заслужили. Вот и все. Годрик так сказал. Скоты заслужили...
К тому же... Ровена слабо улыбнулась. Судя по тому, что она слышала об Орланде, окажись он на ее месте тогда, их смерть была бы не в пример мучительнее.
Она встряхнула головой, отбрасывая ненужные мысли и воспоминания.
— Мы остановились на том, что Винета внезапно стала необычайно богатым городом. И с каждым годом богатство Винеты приумножалось. И чем богаче становился город, тем подозрительней и коварней становились его жители. Всюду им мерещились заговоры и злокозненные разговоры. Всюду им мерещилось, что кто-то хочет похитить их сокровища. Засовы, стража, подкупы слуг, доносы друг на друга... Все подозревали всех. Безумие нарастало. Ангесхольм слишком сильно желал богатства... Он его получил. В обмен на помешательство жителей. Но что ему до магглов... Он и сам поддался сладости алчности и подозрительности. Торговые пути были забыты. Люди больше не прибывали в Винету. По той причине, что Ангесхольм и самые знатные купцы... Ангел Тьмы завладел ими окончательно... они убивали всех — от последнего юнги до капитана — с каждого корабля, зашедшего в город. Приглашали на пир, веселили и ублажали гостя, затем опаивали его, привязывали камень на шею и сбрасывали в море. Им казалось, что таким образом они отгородят себя от кражи. Постепенно Винета была забыта. Корабли, отправленные к острову, не возвращались, и город приобрел дурную славу.
Винета все богатела. Жители купались в роскоши. Дома были отделаны золотом; колонны, собор, лавки — все в драгоценных камнях и металле. Роскошные одежды из самых изысканных тканей, роскошная еда. Все лучшее на свете — только для них, им стало нечего желать. Однажды в сильную грозу к острову прибилась лодка, в которой был чудом уцелевший рыбак. Ангесхольм и остальные... должно быть, им в их монотонной, зажиточной, наполненной разве что вечными подозрениями жизни... корабли заходить перестали... так вот, их радовало, что появился этот несчастный... их ждало развлечение.
На свою беду, Ангесхольм не учел одного. А именно — того, что молодая красивая девушка обычно ждет своего суженого. И чем сильнее он отличается от ее привычного окружения, тем он для девушки милей. Так его дочь Элинетта полюбила этого рыбака. А он без памяти влюбился в нее...
Ровена помолчала, потом сказала:
— Его судьба была решена. Ангесхольм тем более захотел его смерти. Они опоили юношу и сбросили со скалы. А утром Ангесхольм сказал дочери, что рыбак, дескать, уплыл на прибывшем ночью корабле. Обмен, мои ученики, обмен. Был заключен обмен, сделка с Черным Ангелом, — невольно, неосознанно. Ангесхольм считал себя хитрее, он не думал, что существует и вторая сторона сделки. Он вообще не знал, что это сделка... он решил, что провел сатану. Темная сила овладела разумом Элинетты. Ее душа уже была там, на дне моря, рядом с душой ее возлюбленного. Мы знаем, что Ангел Тьмы в обмен на свой дар забирает самое дорогое. Элинетта сошла с ума. Она искренне верила, что она и ее возлюбленный вместе. Как волшебница, она, конечно же, распознала ложь отца, но, так как она, ее жизнь являлись частью сделки, она ничего не могла предпринять.
Ее не искали.
Ангесхольм был безутешен, но его горе скрашивало то, что у него еще оставалась младшая дочь — Линетта. Он не знал, что Линетта тоже была частью сделки...
Через некоторое время город исчез. Никто не знает, как это произошло. На том месте, где находился остров, раскинулось море.
— Винета ... то есть ее гибель... это тоже было частью сделки? — почти шепотом спросила Леокадия Суинфорд.
— Винета не погибла, — голос Ровены стал глух. — Винета и по сей день существует. В ясную погоду из моря слышен звон колоколов. Это проклятый город, вотчина Ангела Тьмы. Его жители не умерли, но они и не живы. Они находятся посредине между мирами, в неком... неком странном состоянии. У них не осталось ни радости, ни горя, ни света, ни тьмы... одно лишь уныние и равнодушие. Серость вокруг. Они так же сказочно богаты, но они утратили способность получать удовольствие от обладания богатством. Их еда и питье утратили вкус, цвет и краски потускнели, родные лица перестали радовать или раздражать... да и вообще вызывать какие-либо эмоции. Золотой город превратился в город Тоски. Это был обмен. «Не стареют они и не умирают. Живут они в несказанной тоске и печали, ничто не тешит их и не веселит, ибо души их вечно тоскуют по Божьему миру...»
Ангел Тьмы получил именно то, что хотел, и даже больше, учитывая то обстоятельство, что раз в сто лет он имеет возможность дополнительно себя потешить... Город появляется из моря раз в сто лет и до полудня в него возвращается жизнь. Винета получает крохотный глоток эмоций, ощущений, чувств... Жизни. И видимость шанса на спасение. Если в этот день, до полудня, в город войдет человек... мужчина из внешнего мира, если он будет беден и обделен судьбой, если он польстится на богатство, которое, с безмерной готовностью начнут предлагать купцы, если он польстится на роскошный дом Ангесхольма и его красавицу-дочь Линетту... тогда город спасется. Если жители добровольно поделятся золотом с бедняком, город обретет жизнь снова.
Ровена умолкла.
— Почему видимость шанса? — спросил Орланд с внезапной тоской.
Остальные ученики тоже чувствовали эту странную горькую безнадежность... словно издалека им слышался тихий, неясный напев, неведомо как зазвучавший в комнате:
На дне звонят колокола:
Дин-дон, дин-дон, дин-дон...
Некоторые затравленно оглянулись. Сумеречная Винета...
Ровена невесело улыбнулась.
— Потому что не найдется человека, будь он самым последним бедняком на земле, который согласится поменять свою способность жить на золото. Сколько бы его ни было. И не найдется мужчины, который согласится поселиться в городе, где есть лишь тоска и только, несмотря на чарующую красоту Линетты. В Винете невозможно находиться живому человеку. Там каждый вздох наполнен отчаянием, каждый шаг — апатией. Это как очень медленная агония, когда никакой боли уже не ощущается, а умереть все же хочется. Там не живут — там прозябают, без смысла, без цели, без радости. Не найдется человека, согласного на это.
Черный Ангел все правильно рассчитал. Это были его негласные условия сделки, которую он заключил с Ангесхольмом, оказавшись в Ловушке. Он поквитался с Посетта за его дерзость.
— Ангесхольм — сильный волшебник. Разве он не способен привести в город глупца каким-либо заклинанием? Например, Viae ducem esse вполне подходит... А потом с помощью Imperio заставить его жениться, — сказал Адриан, скептически поднимая брови.
Он один не поддался наваждению.
— Я думаю, Ангесхольм это и делает. Иначе... по моим сведениям, остров поднимался со дна девять раз и каждый раз находился кто-то, кто входил в город. Но Винета не живет, не забывай. Там все покрыто сумраком, серым дымом, там все призрачно и обманчиво. Нет чувств, заклинаний, времени. Только тоска. Ангесхольм, скорее всего, забыл половину заклинаний... Ты же упускаешь то, что рассудок всех жителей Винеты тоже в полумраке. Заклинания во многом определяются эмоциями сотворившего. Тем более Imperio. Нужно иметь очень сильную волю и, кроме того, очень сильное желание достичь результата, чтобы подчинить человека себе. А этого, как и остальных чувств, у Ангесхольма не осталось. Да и, в конце концов, Черный Ангел мог лишить его Дара... Мы не знаем, в его это силах или нет, прецедентов не случалось, но нельзя отрицать, что такое вполне возможно. Неизвестно. Да и вряд ли станет известно...
Адриан склонил голову в знак согласия.
Ровена взмахнула палочкой, и последнее видение сказочно прекрасного города с белоснежными стенами, золотыми башнями, колоннами из лазурита, каменными мостовыми и золоченым гербом растаяло, растворившись в багровом тумане. Ровена печально улыбнулась ученикам, поклонилась и, повернувшись, сама растаяла в воздухе.
Ученики еще долго сидели молча. Каждый обдумывал полученный урок.

* Клянусь золотом!

***
Медленный вдох. Ровена откинула голову назад, царапая ногтями плечи Годрика. Стон. Руки Годрика на ее бедрах сжали их сильнее, оставляя на нежной коже красные отметины. Приподнявшись и опустившись в последний раз, Ровена замерла, кусая губы в сладком, тягучем миге блаженства. Еще...
Годрик, содрогаясь от сладострастия, выдохнул:
— Ровена...
Она медленно, с силой провела ладонями по торсу любовника и легла на него. Безумие... Хорошо... Годрик прошептал, прижимаясь губами к ее покрытому испариной виску:
— Люблю...
Они лежали в тишине, при свете догорающих свечей, слушая дыхание друг друга, которое становилось все размереннее и глубже. Тяжелое бордовое покрывало, расшитое бледно-золотыми трилистниками, было небрежно сброшено на пол у подножья кровати. Нога Ровены свесилась на него, белые пальчики касались золотых нитей...
Свечи догорали, любовники уснули, не озаботившись тем, чтобы прикрыться. За окном, зарешеченным тусклым серебром, играя хороводом искрящихся снежинок, мела пушистая метель.
Из далекого мрака вылетела сова.
Опустившись на каменный уступ у окна, она разметала сугроб снега, встряхнулась и принялась ожесточено стучать клювом по стеклу.
Ровена проснулась. Оглянулась на окно, тут же поднялась и подошла к нему. Повернув бронзовую ручку, она открыла его, зябко поежившись от холодного ветра, скользнувшего по ее обнаженному телу.
Сова-сипуха влетела в комнату и уселась на стол, заваленный книгами и свитками, где еще раз встряхнулась и забрызгала каплями от растаявших снежинок пергамент и свечи, часть из которых мгновенно затухла. Затем уставилась на Ровену круглыми янтарными глазами с непередаваемой мукой в них, словно укоряя за то, что та заставила преодолеть ее столь длинный путь в столь отвратительную погоду.
Ровена быстро подошла к птице. Пошарив на столе, волшебница нашла палочку, взмахнула ею и наколдовала хрустальный кубок, наполненный водой. Сипуха, не отрываясь, следила за Ровеной, нетерпеливо щелкая клювом. Ровена подала ей кубок со словами: «Вот, бедняжка, подкрепись!», — и отвязала с ее лапки свиток, завернутый в тонкую телячью кожу и перевязанный черным шелковым шнуром, концы которого были запечатаны сургучом. Ровена, взяв свиток в одну руку, а один из серебряных подсвечников, залитых подтеками воска, — в другую, стала рассматривать при свете свечи герб на сургучной печати — геральдический щит скошен справа на серебро и червлень, в правом углу герба — барсук, в противоположном углу — ромбовидный крест. Ровена, прищурившись, разглядела вьющуюся над гербом надпись: «Potui Peteritum»*. Она вскинула брови. Странный девиз...
Сова к тому времени внимательно разглядела содержимое кубка, и потому гневно ухнула. Ровена подняла голову. Сипуха смотрела на нее с крайней степенью попрека. Ровена хмыкнула и взмахнула палочкой над кубком, шепнув: «In vino veritas». Затем, отвернувшись от совы, тут же погрузившей клюв в кубок, отыскала на столе кошель, расшитый серебром, выбрала денарий и, положив его в кожаный мешочек, привязанный к лапке совы, легонько потянула ее за перья на голове.
Сипуха оторвалась от кубка, шумно фыркнула и, потоптавшись на столе, вылетела в окно.
Ровена поспешила закрыть окно и вернуться к столу. Она сломала печать на свитке и, придерживая рукой длинные распущенные волосы, принялась читать письмо.
... Годрик сонно спросил, не открывая глаз:
— Что там?
Ровена свернула письмо в трубочку, положила его в деревянный, с ониксовыми вставками ларец и гибко поднялась.
Они нашли Четвертого.
Вытянувшись на кровати рядом с Годриком, она положила его руку на себя и пробормотала:
— Я замерзла...
Он, подобрав с пола покрывало, накинул его на возлюбленную.
Ровена тихо сказала:
— Хельга Хаффлпафф согласна приехать в Хогвартс. Она уже в пути.

_____________________________________________________

* Умею просить

---

=)

15.11.2012 в 21:31

Пишет  Believe_Fest:

Дорогие участники и читатели, сообщество редких пейрингов открывает шестой тур!

автор: .кромешничек

<div align="center"><a href="http://hp-believe.diary.ru/"><img src="http://4.firepic.org/4/images/2012-11/15/dyl7pu2bw8iv.gif"></a></div>

Шестой тур Феста редких пейрингов «I Believe» стартует 10 декабря 2012 года

Условия проведения :

15-17 ноября — сбор заявок на фанфики. О заявках — смотреть здесь. Заявки присылаются на U-mail сообщества.
Прием заканчивается 17 ноября в 23:59 по московскому времени.

18 ноября — вывешивается список одобренных заявок.

Участники анонимно разбирают понравившиеся заявки и работают над заданиями до 10 декабря.
Правила выполнения заявок смотреть здесь.
Прием работ, которые авторы должны выслать на электронный адрес сообщества, заканчивается 9 декабря в 23:59 по московскому времени.
Рисунки/клипы/коллажи принимаются только внеконкурс.

10 декабря — открытие шестого тура феста "I Believe".

10-22 декабря — голосование. Голосование (читательское и авторское) заканчивается 22 декабря в 23.59 по московскому времени.
Голос оставляется в комментарии к фику. Участники феста, а также беты и гаммы могут проголосовать, прислав топ-5 на U-mail сообщества (прочитать подробнее).

23 декабря — подведение результатов.

ВНИМАНИЕ! Правила Феста были изменены!

Суть изменений

Суть изменений:
1. Запрещено брать больше двух заявок. Третью и последующие заявки можно взять только после того, как будет исполнена хоть одна из взятых ранее.
2. Больше не будут баниться участники, взявшие, но не выполнившие заявки. Баны с предыдущего тура остаются в силе.
3. В голосовании могут принимать участие пользователи, зарегистрировавшиеся не позже, чем за два месяца до объявления нового тура (в данном случае, не позже 15 сентября). Если участник голосования может предоставить ссылку на другой ресурс, посвященный Гарри Поттеру, с регистрацией до указанной даты, он допускается до участия.
4. Заявки прошлых туров можно выполнять и присылать на почту в любое время, они будут выложены во внеконкурс.

Правила||Помощь||Подать идею

тадам, конечно. Пусть я немного торможу и вообще... ребят, ну здорово же, что столько заявок, что такой баннер чудесный, что тур есть. Вот.

@темы: I Believe, ГП-фандом

---

Сегодня выпал первый снег, и дух скорого Рождества наконец меня посетил. Снег, конечно, не первый, но этот держится пока весь день... а еще перед тем, как проснуться, в утренней дреме мне вспоминался момент из Хроник Нарнии, помните, где Люси в первый раз попала в Нарнию, вышла из шкафа, а там зима, еловые лапы и снег? И фонарь, и настоящий зимний день.
И как-то решилось посмотреть мультик про Шрека и его Рождество, испечь имбирно-шоколадные печенюшки и вообще всерьез начать готовиться к Новому году. Вот.
Давайте расскажу, что на этой еще не окончившейся неделе было?
Я решила на проверки каждый день ездить и начала это хорошее дело с понедельника. Уже не помню, где была, кажется на печи в 33. Ну да, еще с нарядами с ребятами разбирались. Начальство мое нервничает, его сейчас трясут, и потому некоторые его действия меня выводят. Этого делать сейчас нельзя. В принципе я понимаю, откуда у меня раздражение и недоверие к нему, да в самом деле авторитет-то потерян, оно несколько раз меня подставляло. И все равно - сейчас тяжелый момент, то что я понимаю, что оно мечется и отдает с перепугу неверные и неадекватные указания, в общем-то глубоко их проблема, меня не оправдывает. Лучше пока не показываться на глаза и не возражать ни в чем, работать как именно я считаю нужным, то есть не выполнять глупые приказы, потому что в себе я пока что уверена, а вот в моих боссах - нет.
Думаю, я изменилась. Слишком жестко разговариваю с людьми, слишком сильно заезжена морально и физически, обижаю коллег. Надо восстанавливать отношения, может быть в понедельник займусь. Просто нужно успокоиться и перестать нестись вперед. Делать свое дело и перестать волноваться о потере авторитета. Даже не потере авторитета... просто смириться, что я не все могу. Что я не все могу.

И плюс не надо браться за что-то невозможное лишь для самоутверждения.

Мне и вне работы столько нужно успеть. Мне надо определиться с автошколой, сдать медкомиссию и распланировать часы вождения. Я выбираю себе машинку, надо и с ней определиться. И вообще как-то готовиться уже к экзамену. Потом учеба. Надо съездить в универ, взять контрольные и начать их делать. Готовиться к сессии. У меня бассейн десять сеансов уплочены. Надо определиться и уже ходить на них что ли. До Нового года нужно успеть.

Нужно достать прошлогодние неотправленные подарки, осмотреть их, еще наделать =) Надо записать все адреса. Нужно съездить и купить платье на корпоративы. Надо накупить подарков коллегам. Родным, семье.

Какие-то нелады и напряг что на работе, что в семье. Именно в отношениях. Не с моими, хотя там тоже несколько все странно, но с коллегами. В семье. Может слишком жестка, правда. Все ж мы тут властные, все определиться хотим. Как только внутренние комлексы (демоны) начинаются погрызывать, так и мы начинаем границы рассчерчивать в отношениях с людьми, как-то властность проявлять. Наверное.

... все равно я уйду рано или поздно. Что ж чего-то доказывать? Нечего.
Успокоиться и быть счастливой, пока это получается, блин.

За ребят поставила вчера свечки. Мне было хорошо в храме. Спите спокойно, хорошие.

Познакомилась с Аделининым мальчиком. Все это трогательно на самом деле. Полечила зубы и отвезла Тишь на стерилизацию. Что-то хоть успеваю сделать =)

... а еще смотрю Сверхъестественное. И вот это песня оттуда, 17 серия, 7 сезон, возвращение Каса.


И если что-то еще забыла сказать, а забыла я много чего... все равно то, что я пишу сюда, мне очень помогает. Покой дествительно приходит.

Вот у нас еще один щенок теперь. Зовут Пельмешка. На мишку похож.

На этой неделе было много Даниса. Он даже мне приснился. Не знаю, хорошо это или плохо. Наверное, не то, не другое.

С первым снегом еще раз)