...единственно возможное состояние ума - удивление. Единственно возможное состояние сердца - восторг. Небеса, которые вы видите сейчас, вы никогда не видели прежде. Сейчас - есть идеальный момент. Будь счастлив этим. (с)
Название: Приличная девушка
Автор: almond_land
Описание: на мотив одного любопытного недавно увиденного поста хорошего человека. В подарок одному дорогому другу и товарищу, который сто лет как подсказал идею, да выполнить было лень. По сюжету одного доброго рассказа замечательного писателя – в конце скажу, какого и кого, но, может, вы сами догадаетесь, а?
Герои: героиня. Долорес Джейн Амбридж
Жанр: планируется юмор. читать дальшеСел писать юмор, написал оццкий ангст, а вы что думали?
Рейтинг: G
Отказ: отказываюсь
[1]
читать дальшеДолорес гордилась своим именем. На древнем певучем языке оно означало «Скорбь», Долорес до этого дела не было, как и многим другим до своих имен; однако имя стало первым, что выделило ее из толпы - она любила его безоговорочно и страстно.
У Долорес все получалось совсем неплохо. На своем курсе она не была в числе лучших учениц, но и в числе худших ее никто не замечал: даже после той кошмарной недели сдачи СОВ, когда отличники валились под парты, беснуясь в предэкзаменационной истерике, а обычные ученики запасались Перечной настойкой, чтобы с ее помощью разыграть симптомы жесточайшей желудочной колики - даже тогда Долорес умудрилась эффектно и достойно остаться в рядах середнячков, что действительно готовились к экзаменам, а не валяли дурака.
Долорес занимала спальню с двумя другими вполне приличными девушками, вполне приличную спальню, разумеется, вела кружок по подготовке к вечеринкам и устранению последствий оных, собирала наклейки с котятами и целиком и полностью была довольна своей жизнью.
Событие, которое перевернуло ее чистенький, приличный мирок вверх тормашками и заставило бедную Долорес задуматься о такой вещи, как смысл жизни, случилось внезапно. Нет, Долорес не влюбилась. И с ней не приключилось страшное несчастье. И добрая фея не навестила ее однажды в полночь. Увы.
Заработать наказание у профессора Слагхорна очень сложно, но возможно. Долорес не просчитала математической вероятности компенсации одно другим – что ж, всю неделю от сегодняшнего четверга до среды перед Хэллоуином ей придется мыть утки в больничном крыле. Утки. В больничном крыле. От одной мысли об этом Долорес хотелось шипеть рассерженной кошкой.
…она, надев старые дедушкины штаны и заправив в них мантию, ту, из которой давно выросла, натянув резиновые перчатки устрашающего лилового колера и скептическое выражение лица, отправилась во владения миссис Сепсис. Часы отработки обещали быть долгими, но это не страшно, ведь Долорес, как девушка практичная, запаслась толстыми листами пергамента с нотами, которые она хотела заучить к предстоящему Хэллоуину, сандвичами и термосом с какао. Ее круглую, плотную фигурку окутывал прочный ореол приличия, белых носочков и вежливости, крепкие пальчики уверено держали ведро и тряпку, а топотом ее твердых ног можно было, казалось, забивать гвозди – да-да, Долорес приготовилась к полному скуки вечеру со всей ответственностью.
В больничном крыле одиноко горела синяя лампа у кровати какого-то малахольного, - Долорес обратила на него внимания не больше, чем на муху, утопшую в первой утке. Было пусто. Темно. Тихо. Долорес положила сандвичи и термос на ближайшую кровать, наклонилась над утками...
- Это Хэллоуин, да-да-да, - грудным сопрано напевала она, намыливая миллионную по счету утку. Ей нравилось знать, чувствовать, что люди округляют глаза, когда она обращается к ним с придыханием, нежным голоском – и нравилось знать, что эти же люди замирают в ужасе, когда она поет им. – Хэллоуин, прелестный день, и птички запекаются в тыкве, кто бы поверил, а ночью нас ждет... ждет... Мальчики и девочки всех возрастов, не хотите ли увидеть кое-что странное? Пока соседи не умрут от страха, а?*
Бедняжка, она не заметила, как кто-то подошел к ней сзади и приобнял ее.
- У-у, какая, я бы с тобой погулял, сладенькая... – проворковал нежный голос прямо в ее полную розовую шею.
- А-а! – Долорес обронила утку себе на ноги. Обернулась, дрожа крупной дрожью.
Недавний малахольный, раскачиваясь с пятки на носок, счастливо смотрел на нее, не думая убирать руки. Был он весь бледный и встрепанный, жутко встрепанный, усыпанный веснушками и очень-очень красивый, как тут же определила для себя Долорес. И он обнимал ее и смотрел прямо в глаза, и ничего похожего на вежливое непонимание, с каким обычно взирали на нее молодые люди, в его взгляде не было, скорее, наоборот. Наоборот... малахольный искренно и незатейливо восхищался ею, ею, Долорес Амбридж, с ума сойти.
- Испугалась? – продолжал парнишка. – Не, не бойся, я сейчас спать пойду. Классно поешь. Тебя как звать? Ты вроде из младших, да?
Он еще и старшеклассник. То-то Долорес его не помнит. У нее была плохая память на ненужных в данный момент людей. Впрочем, и на нужных. Мама часто говорила, какая ты рассеянная, Долорес, убери бантики в плюшевую коробку и разбуди дедушку в конце концов, пора варить зелье, а у нас кроме него никто ядов не варит…
- Эй, как звать-то? – заорал вдруг малахольный.
Долорес очнулась, неуклюже высвободилась из некрепких объятий, еще более неуклюже замахала руками и отчеканила:
- А ну отстань от меня, нахал! Тебе кто лапать приличную девушку разрешил? Подумаешь!
Она, задрав нос, вышла из больничного крыла. Забыла и утки, и сандвичи, и термос и ноты, над которыми потом долгонько похихикивал малахольный, оставшись один.
* строчка из песни This Is Halloween (оригинал Panic At The Disco)
[2]
читать дальшеНа следующее утро Долорес проснулась со светлым чувством, которое было чем-то сродни сытости, скажем, сытости конфетами. А может быть, умильности вроде той, какую обычно испытываешь к белым печальным котятам. Долорес за пятнадцать лет жизни, похожей на путь из пункта А в пункт Б, не было так легко и радостно, будто вот-вот и она взлетит к зачарованному потолку Большого зала воздушным шариком, желательно, розовым и красивым. Красивая. Долорес чувствовала себя именно такой.
Она вовсе не питала иллюзий насчет своей внешности. Даже определение «внешность», как она знала, не имеет к ней ничего общего, как не имеет слово «тусклый» к какой-нибудь звезде. В моде были невысокие волшебницы с тонкой талией, стройными икрами и губками бантиком, которые умели ловко взбивать челку в такие изящные, хрусткие волны и смеяться переливчатым колокольчиком. Долорес честно пыталась. Она любила изящные вещи, не подумайте ничего. Любила губки бантиком и сами бантики, кудрявую челку и игривый смех, но данный факт не менял очевидного – все изящное, розовое, воздушное не сочетается с фигурой, очертаниями в точности повторяющей спичечный коробок. В любых пропорциях. Долорес носила розовые банты как знамя своей непокорности природе.
В это утро в ней пробудилась новая Долорес.
Она могла говорить только о вчерашнем небольшом приключении… нет, не небольшом. Удивительном, приятном. Главнейшем.
После первой пары занятий Долоресв волнении ушла к себе в комнату, где смотрелась в зеркало с затаенной улыбкой на устах, и Пивз, что, насвистывая, вплыл в спальню девочек как к себе домой, - Пивз замер и забыл вылить полный чайник воды на кровать Берти Трокс.
Глаза Долорес сияли.
- Берти, ты только послушай: вчера в Больничном крыле один старшекурсник обнял меня и прошептал на ухо глупые непристойности, вот нахал, - небрежным тоном бросила она вошедшей соседке.
- А? – удивилась Берти. – А-а... Ох уж эти мальчишки, - девушка откашлялась и посмотрела на Долорес так, словно увидела ее впервые. – Долорес, а ты поосторожнее, ты девушка приличная, хоть и видная.
Долорес сытно улыбнулась.
- О чем ты говоришь, ну конечно, - сказала она, взбивая жесткие короткие волосы в модные волны.
Сегодня Долорес решила надеть сережки с изумрудами, подаренные бабушкой. И завязать на шею сиреневый шарфик ручной работы, чудно гармонирующий с туфельками из замши на каблуке. Взмах палочкой, другой – и вот ресницы стали гуще и длиннее, глаза словно распахнулись, засияли еще ярче, а на пухлых щеках заиграл нежный румянец, невесомый, привлекательный. Долорес была довольна своим отражением, может быть, впервые в жизни. Может быть, ей даже нравилось то, что она видит.
- Эй, красотка, не шали!
Пивза лаской угости.
Жабка фейкою вдруг стала,
Покрутись-ка. Запеканка, - пропел Пивз. Он только что вылил чайник на Берти и теперь наслаждался ее гневными криками, кружа над Долорес. И любуясь ею, наверное.
- А почему «запеканка»? – спросила Долорес.
- Потому что рифма, - показал язык Пивз.
- Ты знаешь, что какой-то обормот приставал ко мне вчера в Больничном крыле?
- Ужас-ужас, - солидно покивал головой полтергейст.
Долорес хихикнула.
- Сам ты жабка.
Странное дело – ей понравился собственный смешок, нежный и тихий, и даже искренний, хотя она твердо знала, что искренне смеяться – грешное дело, мало ли что люди на счет тебя решить могут – например, то, могут, что ты – веселая и жизнерадостная натура. Кошмар.
Пивз увернулся от брошенного Бертой башмака и, содрав старинный гобелен, взметнулся под потолок, чтобы помчаться сквозь камни и коридоры, напевая:
- Эй, красотка, не шали!
Пивза лаской уго-о-ости…
- Дурак! – с чувством сказала Долорес, огладила симпатичные, только что приколотые, ленточки на мантии и отправилась на послеобеденную травологию.
- Какой-то старшеклассник клеился ко мне вчера вечером, - рассказывала она ребятам на перемене.
- Один нахал вчера распускал руки. Наха-ал!
- Сэр, простите, я прослушала. Неизвестный молодой человек наговорил мне гадостей, я все еще не могу прийти в себя.
Если мир чувствовал сердцем, то Долорес в этот день стала его аортой.
[3]
читать дальшеБольше всего ей хотелось, конечно, узнать имя того незнакомца. С другой стороны, узнавать было страшновато. Долорес не понимала почему, но в груди ее ярким костром цвело душное стеснение, стоило ей задуматься о загадочном малахольном.
Как-то, когда Долорес только научилась ловко запахивать шторки в их городской квартире под самым небом в Манчестере, к ним постучался почтальон, самый обыкновенный, маггловский, и пятилетняя Долорес оказалась дома единственной, кто мог открыть ему дверь. Почтальон был большим, пузатым дядькой с роскошными усами, каким позавидовал бы и Слагхорн, и веселый мужичонка в колпаке и фартуке, виденный Долорес однажды на рекламном щите в парке, и он очень долго возился с пачкой писем и поиском нужной фамилии в бланках, что и спасло в конечном счете и его, и Долорес. Почтальон потом сидел на кухне на голубом табурете, сколоченным папой Долорес, говорил о пустяках странно далеким голосом и смотрел на свои пухлые белые руки. Он даже собирался удочерить Долорес, вот как, но Министерство магии ему, конечно, не позволило, просто изменило память, и вряд ли он когда-нибудь узнает Долорес, даже если она возьмет и захочет его найти. Она ведь так и не посмотрела, что за письма почтальон принес тогда папе, а может, маме. Наверное, волшебники, что прибыли на место несчастного случая, читали их, - никак ни мама с папой. Стихийный выброс магии, сказали они. Девочка чудом осталась жива, сказали они. Долорес видела после в маггловских газетах, что иногда в домах магглов случается стихийный выброс бытового газа, вот как. Вот как - у магглов есть свои способы скрывать правду. Но может быть, это и было правдой, Долорес не помнила.
Сейчас под ложечкой сосало точно так же – когда маленькая Долорес шла к двери, за которой ждал дядька-почтальон, ей было сладко и страшно одновременно. Малахольный очень красив. Долорес ему понравилась. Она совершенно не знала, как вести себя с ним, что говорить, смотреть или не смотреть ему в глаза. Совершенно.
- Один старшеклассник, жуткий ловелас, позавчера обнял меня и… ах, - по инерции повторяла она и на следующий день.
Она сияла. Вслед ей оборачивались молодые люди, девушки, как ей казалось, завистливо шушукались о ней в коридорах и классах. Она сияла.
Все снова испортил Слагхорн.
- Мисс Амбридж, почему вы пропустили отработку накануне вечером? – добродушно поинтересовался он в конце сдвоенной пары зельеварения. Весь урок Долорес, подперев мягкую щеку рукой, мечтательно глядела в окно, не замечая бросаемых украдкой восхищенных взглядов одноклассников.
- Мисс А-амбридж, голубушка!
- Простите? - встрепенулась Долорес.
Профессор Слагхорн приятно улыбнулся.
- Вы пропустили вчерашнюю отработку наказания. У вас еще четыре дня до тридцать первого октября, не хотелось бы, чтобы из-за такой досадной мелочи, как забывчивость, вы не смогли бы присутствовать на праздничном заседании моего клуба.
- О... Конечно, сэр, я забыла, - Долорес скривилась. - Я буду сегодня в Больничном крыле.
- Вот и славно.
Долорес вновь отвернулась к окну. Закусив нижнюю губу, она думала, что же ей надеть, что взять с собой и что же, что же делать, если ее малахольный все еще в Больничном крыле и, ни дай бог, ждет ее там.
Долорес приготовилась. Отыскала свою лучшую мантию, розовую с блестками, завила короткие жесткие волосы в хрусткие волны и украсила прическу маленьким бархатным бантиком, все по последней моде. В таком виде, конечно, не очень удобно будет драить утки, но, может быть, и не придется, может быть, малахольный признается ей в любви, просто и красиво, и они просидят весь вечер на полу у окна, любуясь лунным светом.
Больничное крыло встретило ее привычной темнотой. Долорес это обрадовало, ведь теперь нисколечко не видно, насколько сильно она смущена.
Кровать малахольного как и в прошлый раз заливало ровное сияние синей лампы, и Долорес, едва дыша, подошла к ней, стараясь придать своему лицу равнодушное выражение.
Малахольный был занят тем, что катал между ладонями хлебные шарики.
- Привет, - сказал он, заметив ее. – Рад, что ты зашла.
Долорес молча кивнула.
- Почему тебя вчера не было?
- Не знаю. Я забыла, - пробормотала привычное оправдание Долорес.
- Зря. Я тоже так говорю. Все позабывал уже, - малахольный сел на кровати, свесив длинные ноги – зеленый мрамор пола отбрасывал на бледную кожу диковинный отблеск. – Слушай, а ты завтра придешь? Послезавтра?
- Меня зовут Долорес, - храбро начала девушка, стоя навытяжку. Мантия вдруг стала казаться ужасно неудобной, колючей, а новые туфли принялись жать немилосердно. – Я учусь на Слизерине, пятый курс.
Малахольный равнодушно пожал плечами. Долорес это задело, поэтому она продолжила уже гораздо мягче, нежнее, как она всегда делала, когда начинала злиться.
- Может быть, скажешь, как тебя зовут? Прости, у меня еще много уборки, вот я и хочу побыстрее вежливо с тобой раскланяться, но для того, чтобы это сделать, мне нужно знать твое имя.
- Ишь ты! – фыркнул парень и поднял глаза на Долорес. Они у него были черными, черными, ну точно лакричная палочка, а еще глубокими – за ними столько всего скрывалось, сразу поняла Долорес, что ей никогда и ни за что не понять и не увидеть. А еще они были знакомыми. Не так, когда точно знаешь, что встречался с этим человеком, но знакомыми, словно догадываешься, что по-другому – незнакомым - быть не может. – Я тебя первым заметил, мне и имя твое выпрашивать. Долорес, - он помолчал, будто смакуя звук на вкус. – Осенью у замерзшей реки листья перешептываются - вот такое у тебя имя. Или капли по крыше ливневые – быстрые, а потом неторопливые, когда ливень то затихать удумает, то с новой силой идет. По черепице, не по железу. Тебя розовый ужасно портит
Долорес секунду таращилась на него, затем медленно окинула себя взглядом. Разгладила складки мантии на груди. Сказала очень тихо:
- Это мой любимый цвет. Дурак.
- А мой любимый – оранжевый. Ты посмотри на мои космы, я же урод уродом. Мы с тобой похожи.
У Долорес защемило сердце.
- Я урод?
- Ты красавица, - серьезно сказал малахольный. – Я про себя говорю.
- Откуда я тебя знаю? – со злостью спросила Долорес, срывая с головы бантик, стаскивая модные браслеты и кольца.
Малахольный застенчиво улыбнулся.
- И я вроде как тебя знаю.
- Откуда?
- Ты меня спрашиваешь?
- А кого же? – Долорес начала выходить из себя.
- Смешно, - развел руками малахольный. – Я же отсюда ни ногой, откуда мне знать.
- Как это ни ногой?
- А еще я сплю почти все время, - не обращая внимания, продолжал малахольный. – Мне снятся сны, порой глупые, порой очень хорошие, порой страшные, а порой такие, что мне не хочется просыпаться. Или не хочется забывать.
- Я тебя не понимаю, - покачала головой Долорес.
- У меня был хороший сон, - доверчиво начал малахольный. – И его я помню – немножко, но тебе ведь все равно интересно? Мне снилась девочка, крохотная и круглая, что твой пряник, а сам я был взрослым, большим ладным... ну как тебе объяснить? Бравым усачом. Я спас ту девочку, вот как. У нее родители погибли, а я вынес ее из горящего дома; взрыв бытового газа, сказали мне, а я так и думал, только, если бы оно в самом деле что-то там взорвалось, и меня бы задело, как думаешь?
Долорес молча смотрела на него. Глаза у малахольного стали совсем темными, и плавало в них по синему огоньку, словно по воску в плошке с дегтем, и улыбался он хрупко, нежно, а рыжие его волосы дурацкие совсем уж виновато топорщились на затылке.
- Если я приду завтра, ты будешь здесь? – медленно спросила она.
- Буду, - кивнул малахольный.
- И я выдумала тебя? – с придыханием, легко и ласково сказала Долорес.
Малахольный скривился, а потом поймал ее руку и прижал к своим губам.
- Не надо так явно. Грубо. Правдиво. Вполне может быть, что это я выдумал тебя.
- Крохотный шанс на то, что ты выдумал меня, - эхом повторила Долорес, отнимая руку.
Малахольный выпрямился.
- Ты придешь завтра? Послезавтра? – требовательно сказал он.
- Да.
Долорес взъерошила ему волосы – показалось, что они на секунду выцвели, стали прозрачными, как лед, что сам он весь словно вздрогнул, дернулся, как дергается изображение какой-нибудь дурной, испорченной колдографии, стал хрупким, не тверже белой завесы на ветру, не реальнее сна в самую темную ночь – и пошла прочь.
Она не сдержала слова. Зачем? Приличные девушки всегда знают, когда не стоит выполнять обещания. И на вопросы, кто же тот таинственный ухажер, она отвечать никому не стала. Больше ни слова о нем.
fin
от автора: это был рассказ О Генри "Дебют Тильды". По хорошему - у меня не вышло. Сайн, я знаю, что ты угадала, ты умничка.
Автор: almond_land
Описание: на мотив одного любопытного недавно увиденного поста хорошего человека. В подарок одному дорогому другу и товарищу, который сто лет как подсказал идею, да выполнить было лень. По сюжету одного доброго рассказа замечательного писателя – в конце скажу, какого и кого, но, может, вы сами догадаетесь, а?
Герои: героиня. Долорес Джейн Амбридж
Жанр: планируется юмор. читать дальшеСел писать юмор, написал оццкий ангст, а вы что думали?
Рейтинг: G
Отказ: отказываюсь
[1]
читать дальшеДолорес гордилась своим именем. На древнем певучем языке оно означало «Скорбь», Долорес до этого дела не было, как и многим другим до своих имен; однако имя стало первым, что выделило ее из толпы - она любила его безоговорочно и страстно.
У Долорес все получалось совсем неплохо. На своем курсе она не была в числе лучших учениц, но и в числе худших ее никто не замечал: даже после той кошмарной недели сдачи СОВ, когда отличники валились под парты, беснуясь в предэкзаменационной истерике, а обычные ученики запасались Перечной настойкой, чтобы с ее помощью разыграть симптомы жесточайшей желудочной колики - даже тогда Долорес умудрилась эффектно и достойно остаться в рядах середнячков, что действительно готовились к экзаменам, а не валяли дурака.
Долорес занимала спальню с двумя другими вполне приличными девушками, вполне приличную спальню, разумеется, вела кружок по подготовке к вечеринкам и устранению последствий оных, собирала наклейки с котятами и целиком и полностью была довольна своей жизнью.
Событие, которое перевернуло ее чистенький, приличный мирок вверх тормашками и заставило бедную Долорес задуматься о такой вещи, как смысл жизни, случилось внезапно. Нет, Долорес не влюбилась. И с ней не приключилось страшное несчастье. И добрая фея не навестила ее однажды в полночь. Увы.
Заработать наказание у профессора Слагхорна очень сложно, но возможно. Долорес не просчитала математической вероятности компенсации одно другим – что ж, всю неделю от сегодняшнего четверга до среды перед Хэллоуином ей придется мыть утки в больничном крыле. Утки. В больничном крыле. От одной мысли об этом Долорес хотелось шипеть рассерженной кошкой.
…она, надев старые дедушкины штаны и заправив в них мантию, ту, из которой давно выросла, натянув резиновые перчатки устрашающего лилового колера и скептическое выражение лица, отправилась во владения миссис Сепсис. Часы отработки обещали быть долгими, но это не страшно, ведь Долорес, как девушка практичная, запаслась толстыми листами пергамента с нотами, которые она хотела заучить к предстоящему Хэллоуину, сандвичами и термосом с какао. Ее круглую, плотную фигурку окутывал прочный ореол приличия, белых носочков и вежливости, крепкие пальчики уверено держали ведро и тряпку, а топотом ее твердых ног можно было, казалось, забивать гвозди – да-да, Долорес приготовилась к полному скуки вечеру со всей ответственностью.
В больничном крыле одиноко горела синяя лампа у кровати какого-то малахольного, - Долорес обратила на него внимания не больше, чем на муху, утопшую в первой утке. Было пусто. Темно. Тихо. Долорес положила сандвичи и термос на ближайшую кровать, наклонилась над утками...
- Это Хэллоуин, да-да-да, - грудным сопрано напевала она, намыливая миллионную по счету утку. Ей нравилось знать, чувствовать, что люди округляют глаза, когда она обращается к ним с придыханием, нежным голоском – и нравилось знать, что эти же люди замирают в ужасе, когда она поет им. – Хэллоуин, прелестный день, и птички запекаются в тыкве, кто бы поверил, а ночью нас ждет... ждет... Мальчики и девочки всех возрастов, не хотите ли увидеть кое-что странное? Пока соседи не умрут от страха, а?*
Бедняжка, она не заметила, как кто-то подошел к ней сзади и приобнял ее.
- У-у, какая, я бы с тобой погулял, сладенькая... – проворковал нежный голос прямо в ее полную розовую шею.
- А-а! – Долорес обронила утку себе на ноги. Обернулась, дрожа крупной дрожью.
Недавний малахольный, раскачиваясь с пятки на носок, счастливо смотрел на нее, не думая убирать руки. Был он весь бледный и встрепанный, жутко встрепанный, усыпанный веснушками и очень-очень красивый, как тут же определила для себя Долорес. И он обнимал ее и смотрел прямо в глаза, и ничего похожего на вежливое непонимание, с каким обычно взирали на нее молодые люди, в его взгляде не было, скорее, наоборот. Наоборот... малахольный искренно и незатейливо восхищался ею, ею, Долорес Амбридж, с ума сойти.
- Испугалась? – продолжал парнишка. – Не, не бойся, я сейчас спать пойду. Классно поешь. Тебя как звать? Ты вроде из младших, да?
Он еще и старшеклассник. То-то Долорес его не помнит. У нее была плохая память на ненужных в данный момент людей. Впрочем, и на нужных. Мама часто говорила, какая ты рассеянная, Долорес, убери бантики в плюшевую коробку и разбуди дедушку в конце концов, пора варить зелье, а у нас кроме него никто ядов не варит…
- Эй, как звать-то? – заорал вдруг малахольный.
Долорес очнулась, неуклюже высвободилась из некрепких объятий, еще более неуклюже замахала руками и отчеканила:
- А ну отстань от меня, нахал! Тебе кто лапать приличную девушку разрешил? Подумаешь!
Она, задрав нос, вышла из больничного крыла. Забыла и утки, и сандвичи, и термос и ноты, над которыми потом долгонько похихикивал малахольный, оставшись один.
* строчка из песни This Is Halloween (оригинал Panic At The Disco)
[2]
читать дальшеНа следующее утро Долорес проснулась со светлым чувством, которое было чем-то сродни сытости, скажем, сытости конфетами. А может быть, умильности вроде той, какую обычно испытываешь к белым печальным котятам. Долорес за пятнадцать лет жизни, похожей на путь из пункта А в пункт Б, не было так легко и радостно, будто вот-вот и она взлетит к зачарованному потолку Большого зала воздушным шариком, желательно, розовым и красивым. Красивая. Долорес чувствовала себя именно такой.
Она вовсе не питала иллюзий насчет своей внешности. Даже определение «внешность», как она знала, не имеет к ней ничего общего, как не имеет слово «тусклый» к какой-нибудь звезде. В моде были невысокие волшебницы с тонкой талией, стройными икрами и губками бантиком, которые умели ловко взбивать челку в такие изящные, хрусткие волны и смеяться переливчатым колокольчиком. Долорес честно пыталась. Она любила изящные вещи, не подумайте ничего. Любила губки бантиком и сами бантики, кудрявую челку и игривый смех, но данный факт не менял очевидного – все изящное, розовое, воздушное не сочетается с фигурой, очертаниями в точности повторяющей спичечный коробок. В любых пропорциях. Долорес носила розовые банты как знамя своей непокорности природе.
В это утро в ней пробудилась новая Долорес.
Она могла говорить только о вчерашнем небольшом приключении… нет, не небольшом. Удивительном, приятном. Главнейшем.
После первой пары занятий Долоресв волнении ушла к себе в комнату, где смотрелась в зеркало с затаенной улыбкой на устах, и Пивз, что, насвистывая, вплыл в спальню девочек как к себе домой, - Пивз замер и забыл вылить полный чайник воды на кровать Берти Трокс.
Глаза Долорес сияли.
- Берти, ты только послушай: вчера в Больничном крыле один старшекурсник обнял меня и прошептал на ухо глупые непристойности, вот нахал, - небрежным тоном бросила она вошедшей соседке.
- А? – удивилась Берти. – А-а... Ох уж эти мальчишки, - девушка откашлялась и посмотрела на Долорес так, словно увидела ее впервые. – Долорес, а ты поосторожнее, ты девушка приличная, хоть и видная.
Долорес сытно улыбнулась.
- О чем ты говоришь, ну конечно, - сказала она, взбивая жесткие короткие волосы в модные волны.
Сегодня Долорес решила надеть сережки с изумрудами, подаренные бабушкой. И завязать на шею сиреневый шарфик ручной работы, чудно гармонирующий с туфельками из замши на каблуке. Взмах палочкой, другой – и вот ресницы стали гуще и длиннее, глаза словно распахнулись, засияли еще ярче, а на пухлых щеках заиграл нежный румянец, невесомый, привлекательный. Долорес была довольна своим отражением, может быть, впервые в жизни. Может быть, ей даже нравилось то, что она видит.
- Эй, красотка, не шали!
Пивза лаской угости.
Жабка фейкою вдруг стала,
Покрутись-ка. Запеканка, - пропел Пивз. Он только что вылил чайник на Берти и теперь наслаждался ее гневными криками, кружа над Долорес. И любуясь ею, наверное.
- А почему «запеканка»? – спросила Долорес.
- Потому что рифма, - показал язык Пивз.
- Ты знаешь, что какой-то обормот приставал ко мне вчера в Больничном крыле?
- Ужас-ужас, - солидно покивал головой полтергейст.
Долорес хихикнула.
- Сам ты жабка.
Странное дело – ей понравился собственный смешок, нежный и тихий, и даже искренний, хотя она твердо знала, что искренне смеяться – грешное дело, мало ли что люди на счет тебя решить могут – например, то, могут, что ты – веселая и жизнерадостная натура. Кошмар.
Пивз увернулся от брошенного Бертой башмака и, содрав старинный гобелен, взметнулся под потолок, чтобы помчаться сквозь камни и коридоры, напевая:
- Эй, красотка, не шали!
Пивза лаской уго-о-ости…
- Дурак! – с чувством сказала Долорес, огладила симпатичные, только что приколотые, ленточки на мантии и отправилась на послеобеденную травологию.
- Какой-то старшеклассник клеился ко мне вчера вечером, - рассказывала она ребятам на перемене.
- Один нахал вчера распускал руки. Наха-ал!
- Сэр, простите, я прослушала. Неизвестный молодой человек наговорил мне гадостей, я все еще не могу прийти в себя.
Если мир чувствовал сердцем, то Долорес в этот день стала его аортой.
[3]
читать дальшеБольше всего ей хотелось, конечно, узнать имя того незнакомца. С другой стороны, узнавать было страшновато. Долорес не понимала почему, но в груди ее ярким костром цвело душное стеснение, стоило ей задуматься о загадочном малахольном.
Как-то, когда Долорес только научилась ловко запахивать шторки в их городской квартире под самым небом в Манчестере, к ним постучался почтальон, самый обыкновенный, маггловский, и пятилетняя Долорес оказалась дома единственной, кто мог открыть ему дверь. Почтальон был большим, пузатым дядькой с роскошными усами, каким позавидовал бы и Слагхорн, и веселый мужичонка в колпаке и фартуке, виденный Долорес однажды на рекламном щите в парке, и он очень долго возился с пачкой писем и поиском нужной фамилии в бланках, что и спасло в конечном счете и его, и Долорес. Почтальон потом сидел на кухне на голубом табурете, сколоченным папой Долорес, говорил о пустяках странно далеким голосом и смотрел на свои пухлые белые руки. Он даже собирался удочерить Долорес, вот как, но Министерство магии ему, конечно, не позволило, просто изменило память, и вряд ли он когда-нибудь узнает Долорес, даже если она возьмет и захочет его найти. Она ведь так и не посмотрела, что за письма почтальон принес тогда папе, а может, маме. Наверное, волшебники, что прибыли на место несчастного случая, читали их, - никак ни мама с папой. Стихийный выброс магии, сказали они. Девочка чудом осталась жива, сказали они. Долорес видела после в маггловских газетах, что иногда в домах магглов случается стихийный выброс бытового газа, вот как. Вот как - у магглов есть свои способы скрывать правду. Но может быть, это и было правдой, Долорес не помнила.
Сейчас под ложечкой сосало точно так же – когда маленькая Долорес шла к двери, за которой ждал дядька-почтальон, ей было сладко и страшно одновременно. Малахольный очень красив. Долорес ему понравилась. Она совершенно не знала, как вести себя с ним, что говорить, смотреть или не смотреть ему в глаза. Совершенно.
- Один старшеклассник, жуткий ловелас, позавчера обнял меня и… ах, - по инерции повторяла она и на следующий день.
Она сияла. Вслед ей оборачивались молодые люди, девушки, как ей казалось, завистливо шушукались о ней в коридорах и классах. Она сияла.
Все снова испортил Слагхорн.
- Мисс Амбридж, почему вы пропустили отработку накануне вечером? – добродушно поинтересовался он в конце сдвоенной пары зельеварения. Весь урок Долорес, подперев мягкую щеку рукой, мечтательно глядела в окно, не замечая бросаемых украдкой восхищенных взглядов одноклассников.
- Мисс А-амбридж, голубушка!
- Простите? - встрепенулась Долорес.
Профессор Слагхорн приятно улыбнулся.
- Вы пропустили вчерашнюю отработку наказания. У вас еще четыре дня до тридцать первого октября, не хотелось бы, чтобы из-за такой досадной мелочи, как забывчивость, вы не смогли бы присутствовать на праздничном заседании моего клуба.
- О... Конечно, сэр, я забыла, - Долорес скривилась. - Я буду сегодня в Больничном крыле.
- Вот и славно.
Долорес вновь отвернулась к окну. Закусив нижнюю губу, она думала, что же ей надеть, что взять с собой и что же, что же делать, если ее малахольный все еще в Больничном крыле и, ни дай бог, ждет ее там.
Долорес приготовилась. Отыскала свою лучшую мантию, розовую с блестками, завила короткие жесткие волосы в хрусткие волны и украсила прическу маленьким бархатным бантиком, все по последней моде. В таком виде, конечно, не очень удобно будет драить утки, но, может быть, и не придется, может быть, малахольный признается ей в любви, просто и красиво, и они просидят весь вечер на полу у окна, любуясь лунным светом.
Больничное крыло встретило ее привычной темнотой. Долорес это обрадовало, ведь теперь нисколечко не видно, насколько сильно она смущена.
Кровать малахольного как и в прошлый раз заливало ровное сияние синей лампы, и Долорес, едва дыша, подошла к ней, стараясь придать своему лицу равнодушное выражение.
Малахольный был занят тем, что катал между ладонями хлебные шарики.
- Привет, - сказал он, заметив ее. – Рад, что ты зашла.
Долорес молча кивнула.
- Почему тебя вчера не было?
- Не знаю. Я забыла, - пробормотала привычное оправдание Долорес.
- Зря. Я тоже так говорю. Все позабывал уже, - малахольный сел на кровати, свесив длинные ноги – зеленый мрамор пола отбрасывал на бледную кожу диковинный отблеск. – Слушай, а ты завтра придешь? Послезавтра?
- Меня зовут Долорес, - храбро начала девушка, стоя навытяжку. Мантия вдруг стала казаться ужасно неудобной, колючей, а новые туфли принялись жать немилосердно. – Я учусь на Слизерине, пятый курс.
Малахольный равнодушно пожал плечами. Долорес это задело, поэтому она продолжила уже гораздо мягче, нежнее, как она всегда делала, когда начинала злиться.
- Может быть, скажешь, как тебя зовут? Прости, у меня еще много уборки, вот я и хочу побыстрее вежливо с тобой раскланяться, но для того, чтобы это сделать, мне нужно знать твое имя.
- Ишь ты! – фыркнул парень и поднял глаза на Долорес. Они у него были черными, черными, ну точно лакричная палочка, а еще глубокими – за ними столько всего скрывалось, сразу поняла Долорес, что ей никогда и ни за что не понять и не увидеть. А еще они были знакомыми. Не так, когда точно знаешь, что встречался с этим человеком, но знакомыми, словно догадываешься, что по-другому – незнакомым - быть не может. – Я тебя первым заметил, мне и имя твое выпрашивать. Долорес, - он помолчал, будто смакуя звук на вкус. – Осенью у замерзшей реки листья перешептываются - вот такое у тебя имя. Или капли по крыше ливневые – быстрые, а потом неторопливые, когда ливень то затихать удумает, то с новой силой идет. По черепице, не по железу. Тебя розовый ужасно портит
Долорес секунду таращилась на него, затем медленно окинула себя взглядом. Разгладила складки мантии на груди. Сказала очень тихо:
- Это мой любимый цвет. Дурак.
- А мой любимый – оранжевый. Ты посмотри на мои космы, я же урод уродом. Мы с тобой похожи.
У Долорес защемило сердце.
- Я урод?
- Ты красавица, - серьезно сказал малахольный. – Я про себя говорю.
- Откуда я тебя знаю? – со злостью спросила Долорес, срывая с головы бантик, стаскивая модные браслеты и кольца.
Малахольный застенчиво улыбнулся.
- И я вроде как тебя знаю.
- Откуда?
- Ты меня спрашиваешь?
- А кого же? – Долорес начала выходить из себя.
- Смешно, - развел руками малахольный. – Я же отсюда ни ногой, откуда мне знать.
- Как это ни ногой?
- А еще я сплю почти все время, - не обращая внимания, продолжал малахольный. – Мне снятся сны, порой глупые, порой очень хорошие, порой страшные, а порой такие, что мне не хочется просыпаться. Или не хочется забывать.
- Я тебя не понимаю, - покачала головой Долорес.
- У меня был хороший сон, - доверчиво начал малахольный. – И его я помню – немножко, но тебе ведь все равно интересно? Мне снилась девочка, крохотная и круглая, что твой пряник, а сам я был взрослым, большим ладным... ну как тебе объяснить? Бравым усачом. Я спас ту девочку, вот как. У нее родители погибли, а я вынес ее из горящего дома; взрыв бытового газа, сказали мне, а я так и думал, только, если бы оно в самом деле что-то там взорвалось, и меня бы задело, как думаешь?
Долорес молча смотрела на него. Глаза у малахольного стали совсем темными, и плавало в них по синему огоньку, словно по воску в плошке с дегтем, и улыбался он хрупко, нежно, а рыжие его волосы дурацкие совсем уж виновато топорщились на затылке.
- Если я приду завтра, ты будешь здесь? – медленно спросила она.
- Буду, - кивнул малахольный.
- И я выдумала тебя? – с придыханием, легко и ласково сказала Долорес.
Малахольный скривился, а потом поймал ее руку и прижал к своим губам.
- Не надо так явно. Грубо. Правдиво. Вполне может быть, что это я выдумал тебя.
- Крохотный шанс на то, что ты выдумал меня, - эхом повторила Долорес, отнимая руку.
Малахольный выпрямился.
- Ты придешь завтра? Послезавтра? – требовательно сказал он.
- Да.
Долорес взъерошила ему волосы – показалось, что они на секунду выцвели, стали прозрачными, как лед, что сам он весь словно вздрогнул, дернулся, как дергается изображение какой-нибудь дурной, испорченной колдографии, стал хрупким, не тверже белой завесы на ветру, не реальнее сна в самую темную ночь – и пошла прочь.
Она не сдержала слова. Зачем? Приличные девушки всегда знают, когда не стоит выполнять обещания. И на вопросы, кто же тот таинственный ухажер, она отвечать никому не стала. Больше ни слова о нем.
fin
от автора: это был рассказ О Генри "Дебют Тильды". По хорошему - у меня не вышло. Сайн, я знаю, что ты угадала, ты умничка.
-
-
24.10.2011 в 20:39*шепотом* А рыжий часом не Артур был?
-
-
24.10.2011 в 21:17читать дальше
-
-
25.10.2011 в 18:08спасибо =)
Нет )
sine
а что за идея? )
Не, не было
Но сюжет интересный =)
-
-
25.10.2011 в 18:14И интересно, что ж за рассказ-то... *чешет репу*-
-
25.10.2011 в 18:28рада, что нравится)
Дальше будут подсказки =)
-
-
25.10.2011 в 18:37-
-
26.10.2011 в 04:54только тссс =)
-
-
26.10.2011 в 05:24-
-
26.10.2011 в 11:39Я так и слышу этот сокрушённый голос с оттенком праведного гнева))
Вполне понятное девичье поведение, по-моему-
-
01.11.2011 в 08:49-
-
01.11.2011 в 18:26Хорошо вышло, глубоко, таинственно, загадочно.
-
-
03.11.2011 в 15:48спасибо большое =*
И за то, что угадала - =))
Невилл Злонгботтом
финал меня саму смущает (
рада, что нравится =)