[almond-land]

Название: На дне зрачков
Автор: Almond
Тип: фемслеш
Герои: Флер, Луна
Жанр: романс
Рейтинг: NC-17
Саммари: Давно хотелось попробовать написать фемслеш. Считайте это ворнингом. Что-то вроде сайд-стори (так, кажется) к моему однострочнику "Луна Лавгуд/Флер Делакур, Все чудесатее и чудесатее".
Возраст Луны не соответствует канонному.
Размер: мини
Дисклеймер: Не мое. Даже кличка пони.
Примечание (!): Здесь фем. НЦа. Луна и Флер. Если есть какие-то нюансы восприятия всего перечисленного, будьте добры, не читайте, не комментируйте и не давайте ссылку на фик. Спасибо.

Иногда Флер ясно видела, что хотят сказать ей люди, даже если они сами не понимали этого. Их мнение о ней читалось в самой глубине зрачков, тогда как на лицах застывало восхищение, или, в случае с девушками, — отчаянно скрываемая зависть. Иногда за обеими этими масками Флер различала другое, настоящее, то, что творилось в душе, в самом темном ее уголке. На дне зрачков.

Флер смеялась. Ведь пугаться — это так глупо. Тайные, черные желания окружающих никогда не осуществятся, единственное, что они могут — неосторожно, неосмотрительно, втайне от своего владетеля — вспыхнуть в глазах. Флер купалась в лучах всеобщего восторга и обожания... зависти, пренебрежения.

Это так приятно — знать, что тебя любят и хотят убить. С особой жестокостью, содрав нежную кожу, выколов чарующие глаза, спалив так непристойно обволакивающие фигуру прекрасные волосы. Чувствовать себя постоянно на пределе, балансировать на грани человеческой похоти и правил приличия... наверное, в самый последний момент будет жутко интересно позволить тому темному, вкрадчиво плещущемуся в глубине глаз окружающих, вырваться. Флер иногда думала, что это ее предназначение. Быть убитой боготворившими ее мужчинами, растерзанной ненавидевшими ее женщинами. Они сами не знают, что боготворят и ненавидят, люди всегда думают, что не способны на такие чувства, но ведь все решает... все решает то, что захочет Флер. А Флер хочет любви.


***
Этот ужасный О’гва’гтс мало того, что был самым угрюмым, неудобным и холодным зданием, в котором Флер приходилось бывать, так еще и крайне бестолковым, если можно подобное сказать о замках. Куда это годится — безумный рыцарь-коротышка требует какую-то присягу верности, добрых отношений и чего-то там еще, вместо того, что просто сказать, где находится вход в гостиную Равенкло.

— Прекрасная леди. — Сэр Кэдоган откашлялся. — Я не могу, к большому моему сожалению, но не могу отвести вас к покоям мудрейшей Ровены, ибо вы прибыли из чужеземной страны, и... как же это? Pardon?.. Моя госпожа, я не могу сделать того, что вы просите. — Сэр Кэдоган обернулся к дремавшему жирному пони и спросил уголком рта: — Бинки, я ведь все хорошо сказал? Галантно, я имею в виду?

Пони приоткрыл один глаз и лениво оглядел сэра Кэдогана.

— О, не утруждайтесь, сэр, — протянула Флер и, вскинув подбородок, пошла прочь от портрета.

— Госпожа! Прошу вас, постойте!

— Не утруждайтесь. — Флер завернула за угол.

Она прошла несколько галерей, поднялась по лестнице, пока ее не окликнули. Тот голос, который она ждала услышать.

Бархатные портьеры занавешивали французские окна, тянувшиеся вдоль коридора, и все факелы, что должны были в это время освещать его, были погашены. Рука с кожей, тонкой настолько, что просвечивали голубые сеточки вен, мягко, но уверенно ухватила запястье Флер.

— Ты ищешь меня?

Флер прикусила губу. Она не повернула головы, ведь голос принадлежал той, кого она ждала.

— Я прошу тебя оказать мне услугу, — хрипло сказала Флер.

Луна кивнула. Она очень давно — так давно, что перестала верить, что Флер придет, — пряталась за этой портьерой. Если Флер попросит, Луна все сделает. Конечно. Все, что захочет сама Луна.

Луна вышла из-за портьеры и встала рядом с Флер. Вечерний коридор был пуст, лишь ночь распластала свои тени на узорчатом полу, и можно было почти не бояться Филча и его миссис Норрис, преподавателей и студентов. Вообще ничего, пока Флер рядом.

Она близко. Так близко, что Луна может разглядеть крохотные, едва прозрачные веснушки на ее носу. В сумраке они, казалось, светятся... все ее лицо. Любимое.

— Чего ты хочешь? — Луна не знала, что может так шептать. Словно обнажаясь.

Флер вздрагивает. Она выше Луны, но именно Луна смотрит на нее сверху вниз.

— Скажи.

— Отпусти меня, — просит Флер и переплетает свои пальцы с пальцами Луны.

Луна снова кивает. Разве нельзя это понять? Если можно любить, то понять не нельзя. Она прекрасна.

Флер прекрасна, и Луна тянет ее за собой.

— Я люблю тебя, — шепчет Флер.

Луна не может вздохнуть, просто боится пропустить время, ведь время — коварный, юркий хитрец, вечно старается что-то выкроить или украсть. Флер прекрасна. Даже прижатая к стене и тяжело дышащая, она прекрасна. Она уже не вздрагивает, как раньше, когда Луна проводит ладонью по ее щеке, шее, спускает руку ниже и обхватывает грудь. Сжимает ее коротко, а потом начинает растирать подушечками пальцев твердый сосок, смотря в лицо Флер, внимательно наблюдая за ним, чтобы не пропустить ни одной гримасы наслаждения... сожаления... отвращения. У Флер подкашиваются ноги, но она вцепляется в Луну изо все сил, словно находит в ней спасение, и не падает, конечно. Луна бы не позволила. Луне так дорога прекрасная Флер, что ей жалко жизни — той, что она жила, пока в ней не появилась Флер. Остальную — пожалуйста. Да почти наверняка — и наотмашь. А этот отрезок, эта неделя — ни отдаст никому. Даже Флер.

Флер прекрасна. Она опускает голову и покорно вздыхает, когда Луна сползает перед ней на колени, медленно поднимая ее юбку. Флер почти разжимает пальцы, больно вцепившиеся в плечи Луны, когда Луна, осторожно сдвинув ее трусики, проводит языком по истекающему влагой клитору. Флер уже не стонет тяжко, с надрывом, утробно, как раньше, когда Луна резко отстраняется. И не плачет потом, чувствуя в себе жадные пальцы Луны, двигающиеся мучительно медленно, дразняще. Луна никогда не целует Флер до того, как не попробует ее. Флер, Луна знала, кажется, что ее собственный тягучий, терпкий вкус неотличим от вкуса Луны, что он сливается с ним. Это прекрасно. И когда Флер кончает, откинувшись назад и прижимая руку Луны к своему лону, она тоже прекрасна. Всегда.

А потом... Потом Луна широко распахивает свои серебристые глаза, и в них отражается ночное небо над Хогвартсом, в то время как Флер раздвигает ее бедра, целуя и кусая нежную кожу на их внутренней стороне, а после с силой прижимая к полу, чтобы целовать, кусать и ласкать уже сокровенное местечко. Флер вдыхает слабый, нежный запах светлых кудряшек Луны, почему-то вызывающий ассоциации с детством — незабудки, ванная комната, смех, — и раз за разом обводит языком клитор, удерживая Луну, потому что, она, смешная, начинает вырываться и что-то шептать. Совсем неразборчиво. Хорошая, она никогда не стонет. Она лишь еще шире распахивает свои чудесные глаза, в которых, как Флер ни старалась найти, не пряталось ничего на дне зрачков, ничего темного и страшного. Взгляд Луны всегда кристально прозрачен. Луна, хорошая, лишь распахивает, да, чудесные глаза шире, пока Флер, приподнимая ее ягодицы, вводит палец в узкую дырочку; хорошая, лишь царапает ногтями пол, вырывается и бессвязно шепчет что-то, пока Флер доводит ее до изнеможения.

И только после, когда Флер вытягивается рядом с ней, прижимая к себе и слушая ее дыхание, она понимает, что непрестанно повторяет Луна:

— Люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя.

Флер остается только одно. Нет выбора. Она переплетает свои пальцы с пальцами Луны и просит:

— Отпусти.

Если очень просить, просить до изнеможения, до горьких слез со дна зрачков, возможно, Луна, хорошая, смешная Луна, снова все поймет.

Никогда-никогда не отпустит.