[almond-land]

Название: Змеи и жертвы
Автор: Almond
Рейтинг: PG-13
Саммари/Заявка: «Про маму Снейпа и Снейпа. Джен, и чтоб все такое камерное, как музыка, чтоб отца было видно, но чтобы он был за кадром».
Герои: Северус Снейп, Эйлин Принц
Жанр: общий/драма
Размер: мини
Дисклеймер: отказываюсь

Написано в подарок Мариам.

— А давай еще раз?

Я помедлил. Покачнулся на пятках, оторвал прилипший к коленке лист боярышника и только потом лениво ответил:

— Ну-у, если тебе так хочется...

На самом деле хотелось мне, никак не Сиду Китону, но тут ведь главное — настрой. Правильный настрой творит чудеса. Есть большая разница, как говорят у нас, в Тупике Прядильщиков, кто просит: ты сам или тот, кого заставлять собираешься.

— Конечно, хочется!

Сид Китон попался.

Позже он взахлеб высказывал мне свое счастье:

— Северус, мне же никогда, никто... мама потом убьет, конечно, но ведь... ух, еще бы синей краски достать!

На Бексли-Стрит, в самой южной части большого, угрюмого парка, в котором небезопасно прогуливаться и взрослым, не говоря уж о нас, пацанах, один оптимистически настроенный маггл вздумал открыть свой магазинчик по продаже садово-огороднического снаряжения. Мы отметили это событие: раскрасили ему витрины краской.

Теперь, посовещавшись, решили еще и оторваться на двери: шикарной, темно-синего стекла, с круглой бронзовой вывеской «Самое лучшее!» посередине.

Я предлагал разбить, Сид настаивал на синей краске:

— Представь: вот придет он спозаранку на работу, темень еще, фонари ведь расколочены, он и не заметит, что с дверью случилось. В магазин войдет, а там витрины наши. Гы! Разорется, кинется к двери и увидит, что она стала не прозрачной, а сплошной синей.

Я мрачно смотрел на Сида:

— Где смысл?

— Просто пакость, — последовал глубокомысленный ответ.

Я задумался или сделал вид, что задумался. Мне полагалось выдерживать паузы, разыгрывать заинтересованность, хотя было глубоко по барабану, что Сид там с дверью сделает. Разбивать не хочет — не интересно. Но нужно было поддерживать репутацию, отвечать весомо, как и должно быть главарю банды, пусть даже со мной пока только один ее представитель. Единственный, скажем прямо. Просто мы в нашу банду не набрали еще никого.

— Валяй.

Чем занимаются банды? Честно говоря, не слишком я понимаю все это, знаю только, что все компашки нашего района постоянно воюют друг с другом. А внутри у каждой тайные знаки существуют: особые пожатия, фразы, совместные делишки. Все круто, в общем. Меня не принимали.

Сид противно шмыгал носом, когда опрокидывал стыренную банку краски на дверь. Его мать — она учительница в местной школе, потому, наверное, с ним тоже никто иметь дело не хочет — конечно же, заметит пропажу, а потом, когда узнает, что с магазином случилось, дважды два сложит, ну точно. В этом отношении Сид тот еще хитрец. Впрочем, не мои проблемы.

В прошлое воскресенье я решил, что мне нужна своя банда. Решил — значит, будет.

На неделе мы разбили два фонаря, испортили почту, что раскидывал прыщавый Бобби-почтальон и выкрали бутылки с молоком у миссис Харрис. Сегодняшнее покушение на магазин садовода-огородника стало пока что самым крупным нашим свершением. После него можно будет смело заявить, что боевое крещение ЗЗ, «Злобных Змей», состоялось. Змеи — потому что они самые хитрые. И живучие.

У меня своя банда. Вот кайф. И пускай все жалеют, что в свои не приняли.

***
Мама всегда ждала моего прихода, как бы поздно я не возвращался домой. Вот и сегодня встречала меня в кухне... надо было сообразить, что в гостиной и мастерской окна уже «засвечены» — я так часто лазал через них, что мама стала запирать входную дверь, не дожидаясь моего прихода — и оставалась лишь кухня. Конечно, она ждала меня в ней.

— Так поздно, Северус.

В ее голосе звучал мягкий укор. Единственное, что она себе позволяла, и единственное, что выводило меня из себя.

Я прошел к раковине, включил кран, нарочно разбрызгивая воду. Шумно напился воды. Я чувствовал, что мама следит за мной... если бы в ее взгляде были раздражение, злость на меня, непутевого, к черту, сына, я бы, может, и проникся, может, почувствовал бы к ней уважение, может, даже стал бы слушаться. А так... это мама меня раздражала. И чем больше она волновалась за меня, заботой своей навязчивой окружала, тем сильнее. Словно я ей не сын, со всей этой пыльной деликатностью. Ведь разве что не на цыпочках ко мне в комнату по утрам будить заходит.

— Северус, сними рубашку, я перед сном постираю. — Мама села на стул у окна — ее наблюдательный пост на сегодня — и аккуратно сложила руки на коленях.

Единственно, что красиво в ее облике — так это руки. Правильно очерченные кисти, тонкие запястья, длинные пальцы, которые, казалось, полупрозрачны на кончиках: мне всегда нравилось смотреть на них.

— Днем звонила мама Сида. Спрашивала, не знаю ли я, чем вы с ним занимаетесь. Я сказала, что пусть поговорит со своим Сидом, мой Северус ничем таким не занимается...

Я не слушал. Глядел на мамины запястья, на которых наливались синяки, болезненно-черные... никогда бы не подумал, что под этой нежной кожей столько крови.

— ...что эта маггла вообще может знать, гордиться должна: мой Северус с ее сынком дружит. А уж гонору... ну и что, что учительница, знала бы она, какие только на свете школы есть, куда мой сын учится и где ее и на порог не пустят.

Каждому свое. И каждый нуждается в доказывании собственного превосходства. Человеку без этого никак.

Большинство предпочитают утверждаться на тех, кто слабее, ибо так легче. Моя мама относится к большинству. Пусть миссис Китон понятия не имеет, что такое Хогвартс, мама чувствует удовлетворение, уязвив ее упоминанием о нем.

— ...Она, конечно, обрадовалась, когда я сказала, что ее платье скоро будет готово, мне осталось лишь подрубить подол, но все же попросила, чтобы я запретила тебе приставать к ее драгоценному Сиду и впутывать...

— Вы снова ругались? — перебил я. Черные пятна на маминых запястьях вмиг меняли мне настроение... всегда так было. Я ненавидел их, эти синяки: они рушили мой вроде бы спокойный и привычный мирок, который я успевал каждый день выстроить вокруг себя заново. Ужасно чувствовать себя беспомощным.

— Сынок, я испекла твой любимый сливовый пирог, подойди-ка, я отрежу тебе кусочек, — мама потянулась к буфету.

Она всегда пекла мой любимый пирог, когда они с отцом цапались. Почти добилась своего — пирог я теперь терпеть не мог.

— Не хочу.

— Ну же, Северус, ты ведь голоден.

— Полвторого ночи.

— Так поздно, Северус.

— Ты это уже говорила.

— А знаешь, сегодня звонила мама Сида...

Она повторяла рассказанное. А ее аккуратные руки лежали сложенными поверх нищего, грязного, рваного передника. Если бы я мог, я бы собрал такую банду, которая убивала бы нищих, грязных, рваных людей.

— Мам, не пей больше.

— ...и она мне заявляет: «Мой Сид — хороший мальчик, а сейчас стал употреблять чудные слова, я половину не понимаю». Но ведь это ее сын, пусть и...

— Мам!

— ...ведет себя отвратительно. Да, Северус?

Она обратила на меня внимание только тогда, когда я больно сжал ее запястье.

— Не пей сегодня, слышишь?

— О чем ты, сынок? — в ее голосе была прежняя кротость. А я прикрыл глаза и досчитал до десяти. Миссис Китон, как рассказывал Сид, учила таким образом держать себя в руках. Интересно, сам он этим способом часто пользуется?

— Огневиски вылью, — вместо ответа пообещал я, обыскивая кухню. — Не знаю, как ты умудряешься покупать эту дрянь, урод ведь запретил тебе ходить в «Дырявый котел».

— Не говори так об отце, пожалуйста.

Меня передернуло.

Найдя искомое, я вылил то, что осталось (а осталось практически на дне) в окно, и подошел к маме:

— Идем спать.

Она послушалась, глядя на меня с той же бесившей меня блаженной нежностью. Она всегда так на меня смотрит... даже тошно становится. Вот вроде того зачумленного, которого шайка Тори Лоунса «учила» на прошлой неделе. Его почти в мясо превратили, а он ходил, все так же идиотски лыбясь, и смотрел так же... потом узнали, что не все дома у него, олигофрен.

Когда мы поднялись по утлой лестнице наверх, я спросил, постаравшись, чтобы мой голос звучал как можно небрежнее, где отец. У моей мамы на самом деле не все дома: она урода этого защищает.

— Он в мастерской?

Мама недоуменно смотрела на меня.

— Отец, — напомнил я.

— Да, Северус.

— Incarcerous?

Мама склонила голову на бок, что придало ей сходство с лукавым ребенком, и кивнула. Она была очень довольна собой.

— Да, я обвязала его веревкой. Он лежит там... сейчас уже не знаю, лежит ли. Когда уходила: на полу валялся, все клялся, что палочку мою скоро отыщет и сломает. Не поймет никак, что она со мной всегда, пугается, думает, фокусы какие показываю, из воздуха выхватываю, мне же пару секунд всего нужно, профессор Флитвик всегда мной горди...

— Да, хорошо, мама. Ты иди, спи.

Она замолчала и несколько секунд смотрела на меня. Потом улыбнулась ласковой щербатой улыбкой, похожая сейчас на бестолкового, ранимого, самого любимого и нужного ребенка больше, чем когда либо, и закрыла дверь. А я стоял, вспоминал, как долго она пыталась заклятие найти, каким можно было новые зубы вырастить, вместо выбитых.

Теперь осталось спуститься в мастерскую. Такие моменты я люблю. Тогда уверенность ко мне возвращается, хрупкая реальность, где я — босс, повелитель мира, главарь банды, вырастает вокруг меня, и я мог теперь доказать свое превосходство над беззащитным отцом.